Невидимка без цензуры
Под деревомНаверное, Мирей права, я правда стала наглее.
Потому что прежняя Лали никогда бы не подумала: Интересно, насколько правдивы его слова о сексуальной безопасности во время истощения?
Я снова возващаюсь к губам. И снова не целую, а прихватываю нижнюю зубами, слегка тяну на себя, а потом провожу языком, будто зализываю укус. Откуда-то из глубины поднимается осознание, что мне уже мало мало просто поцелуев. Поцелуи это хорошо, но мало. А хочется больше, полнее, острее.
Темнота скрадывает выражение глаз и лиц, ветер, наводящий шорох в ветвях, глушит прерывистое дыхание
Лагранж не неопытная девочка, которая в ответ на провокации злится, стесняется и пытается убежать. Он вдавливает меня в себя до предела, и целует сам. И за этим поцелуем мне мерещится что-то отчаянное. Будто он пытается мне что-то сказать, но не может никак иначе.
Прямо сейчас я готова принять это объяснение, пожалуй. Только ты знаешь, Лагранж, мне ведь его тоже потом станет мало?
Мои ногти, царапнувшие по ткани рубашки, задели пуговицу. Задели и выковырнули из петельки. Одну, вторую, третью. В конце концов, какая разница, он столько раз уже передо мной раздевался
Да и темно. Ничего же не видно.
Даниэль подался вперед, помогая мне вытянуть рубашку из-за пояса, а потом откинулся назад, привалился спиной к древесному стволу.
Я распахнула слабо белеющую в темноте ткань и, закусив губу, положила ладони на часто вздымающуюся грудь гладкую теплую, твердую. Погладила сначала кончиками пальцев, потом всей ладонью. Сверху вниз, на живот, провела по напряженным рельефным мышцам, чувствуя, как у меня у самой внутри все точно так же напряглось.
И снова вверх, развела полы рубашки сильнее, открывая себе доступ к плечам упоительно широким, жестким. Провела по ним, и снова вернулась на грудь, обрисовала пальцами мышцы и, не удержавшись, коснулась соска плоского, темного, с неожиданно мягкой и нежной, совсем как у меня, кожей. Осторожно царапнула его ногтями, и Даниэль шумно выдохнул, а я отдернула пальцы, не пойми чего испугавшись, но тут же снова вернула их на место.
Внутри, во рту все жгло, зудело. Мне до одури хотелось поцеловать его. Не в губы, а тут, ниже, где сейчас хозяйничали мои руки. Поцеловать этот плоский сосок, эту грудь, проскользить не только пальцами, но и губами, языком по животу
Я не решусь, но от желания кружилась голова.
Кажется, я могла бы вечность просидеть так и просто с упоением его наглаживать, пока Даниэль выцеловывал мне ухо, шею, губы, снова шею
И я настолько увлеклась, что даже не испугалась, когда верхнюю пуговицу и моей блузки сковырнули наглые пальцы.
Это ведь справедливо, пожалуй.
Даниэль расстегивал блузку медленно, чувственно, неторопливо. Пуговица за пуговицей, вдоволь смакуя мое молчаливое разрешение. А когда ткань разошлась не торопился прикасаться. Просто смотрел, как тогда, в массажном кабинете.
Он загорелый, смуглый. А у меня светлая, белая кожа, которая почти светится в темноте. И грудь, прикрытая плотным белым кружевом часто вздымается, выдавая возбуждение, а вместе с ней приподнимается цепочка с кулоном-бабочкой
Да, я носила ее. Пряча от чужих глаз под одеждой. Это украшение было для меня, а не для других.
Ну и для Даниэля тоже.
И он смотрит.
Мне стыдно и горячо от этого взгляда. Хочется прикрыться. И не хочется.
В поиске компромисса между этими двумя желаниями, я потянулась к нему за новым поцелуем. Так у него не получится глазеть!
И вздрогнула но снова не от страха, а от прикосновения кожа к коже, без тканевой преграды.
А когда на мою обнаженную талию легли чуть шершавые ладони
Даниэль стиснул мою талию, погладил. Большой палец скользнул по выемке пупка, другая ладонь поднялась выше, обхватила и сжала грудь поверх бюстгальтера, как тогда, на чердаке, в шутку, только уже без всяких шуток.
Властный и до предела интимный жест. И неведомая сила заставила меня прогнуться в позвоночнике, чтобы плотнее прижаться к этой руке, и запрокинуть голову, глубже принимая поцелуй.
Мягко прикусив мои истерзанные губы напоследок, Даниэль двинулся вниз.