Давай, давай, не ленись, подгонял бойцов старшина Кравчук в форме сержанта американских ВДВ, поглаживая влажные, с редкой сединой, усы. Перекуры по команде. Курить в кулак, в пол затяжки. Костров не жечь. Завтрак сухим пайком, через час. Бесхитростные команды Кравчука слышались в разных уголках лагеря.
Товарищ старшина, а естественные надобности где справлять?
Естественные, говоришь? Кравчук взглянул недовольно на молодого десантника, годившегося в сыновья. Ты, Смехов, и еще, тяжелая, крестьянская пятерня крутанулась в воздухе и замерла указательным пальцем в направлении куривших бойцов, закончивших устанавливать штабную палатку. Вы трое! Идете в помощь минометчикам искать их ящики. Там гальюн себе найдете и курилку. Ехидная усмешка затаилась в чапаевских усах. Все, не стоять. Вперед.
Штабную палатку установили на пригорке под огромной, разлапистой елью. Из ящиков от боеприпасов соорудили стол, табуретки. На столе керосиновый фонарь. В углу место для радиста. У входа выставлены два автоматчика
Вот и штаб готов, потер руки удовлетворенно Новосельцев, зайдя в палатку. За ним, ссутулившись, показался долговязый начальник штаба майор Коноплев. Лицо синее. Взгляд колкий, настороженный. Присаживайтесь, Сергей Никитич. Потолок прорвете головой, пошутил добродушно комбат, вошедшему офицеру. Сейчас кофе налью. Гляжу, вы совсем продрогли.
Кофе? брови майора сошлись на переносице. Предпочел бы сто граммов наркомовских. А кофе? Кофе это для бальзаковских дамочек и недобитых троцкистов.
Николай не ответил на реплику Коноплева, достал термос из сумки, металлические стаканчики из набора.
Разлил кофе. Нежный кофейный аромат распространился по палатке. Это немец, подполковник Ольбрихт, настоял. Вручил перед отлетом. Берите.
Спасибо, буркнул худощавый начштаба. Ему было холодно в американской форме. Короткая, подобранная не по росту, она подчеркивала худобу и нескладность фигуры, плохо согревала. Но собственный вид и состояние не смущали Коноплева. Присев на ящик, выставив худые колени, он сделал глоток кофе. Пальцы мелко подрагивали. Увидев, что комбат смотрит на руки, выпил залпом остаток, раздраженно произнес: На открытом руднике обморозился. Пальцы и лицо постоянно мерзнут.
Понимаю, согласился Николай. Еще кофе?
Коноплев пропустил вопрос. Нервничая, взглянул на часы, заметил с горечью: Фрицы пошли в наступлениеПонимаешь, фрицы пошли в наступление. И мы им в помощь Тьфу! сплюнул с досадой. Правильно ли мы поступаем, командир? Может, послать их
Что? Новосельцев дернулся, вскочил с ящика. Взгляд осуждающий, жесткий. Навис над майором, готов схватить за грудки. Угрожающе прохрипел: Опять за свое, Никитич? В Бухенвальд захотелось? К оберфюреру СС Герману Пистеру? Там было лучше? А может на Соловки потянуло? Поздно уже думать, Сергей, об этом. Мне дали понять, что отряд и его задачи утверждены Москвой. Это временная смычка с врагом. И больше демагогии не разводи. Ясно?
Ясно, то ясно, не соглашался Коноплев. Значит ударим по американскому империализму со всей пролетарской ненавистью. Так получается? Они нам ленд-лиз, второй фронт, а мы их под дых!
Если надо, то и под дых! выкрикнул Николай, сверкнув зло на вход палатки. Кто-то пытался войти. Подождите, не входить! Позову! вновь уставился на майора. По реакции комбата было видно, что затронутая Коноплевым тема волновала его, даже в большей степени, чем начальника штаба. Но он принял для себя решение: руководить операцией, и не хотел мусолить вопрос. Ты у комиссара спроси: Куда бить? добавил комбат с надломом в голосе. Ногаец настоящий комиссар, в разряд замполитов не успел перейти. В плену с 42, из «Ржевского котла». Как выжил в плену не понятно. Обычно немцы сразу их расстреливали. Хлебнул лиха не меньше нашего. Не хотел с нами идти, оставлять подпольный центр. Как ни как, комиссаром ударной бригады назначен. Еле уговорил. Он уж точно знает, кого и куда надо бить. Что молчишь? А может на партийной ячейке вопрос поднять? А, Никитич? Где ваш партбилет, товарищ Коноплев? Под какой березкой закопан? Или в Сальских степях в норку суслика успели запрятать? Вас же в том районе немцы подобрали контуженным? Найдете после войны? Ведь спросят у вас. За все придется ответить.
Заскрежетали зубы, сдирая эмаль. Перекатываются желваки нервно. Пальцы синеют, сжимая кромку ящика. Колени так выперлись, что трещит ткань десантных брюк. Вот вот начштаба бросится на комбата.
Э-эх! рыкнул Коноплев, не выдержал стального взгляда командира, отвернулся первым. Он понял, что спорить с комбатом бесполезно. Видно, так надо. Вчера били немцев, сегодня американцев. Завтра
Все, запрещаю вести разговоры на эту тему. Это приказ! подытожил комбат жестко, хлопнув по столу. А в голове рой мыслей. Вот репей, Коноплев. Не успели приземлиться, вновь разговор завел. Ведь договорились Академию закончил, начальником штаба полка был. Талдычит и талдычит: Нельзя бить союзников». В Москве решили можно. Товарищ Сталин дал разрешение. А ему нельзя. Значит такт надо. Во имя победы надо. Видимо, не все гладко с заокеанскими братьями по оружию. Что-то задумали пиндосы. Мягко стелют, да жестко спать. Здесь замешана большая политика и не нам военным рассуждать. А комиссар, пусть поработает с ним. Это его хлеб