Пришел, внук? Дед поднял голову, глаза за стеклами очков внимательно изучали его лицо. Не весел?
Мишка молчал, глотая ком в горле. Жаловаться последнее дело.
Бьют? Дед спросил просто, будто о погоде. Он все видел. Есть такая трава, внук, подорожник. Ее топчут, а она крепче к земле жмется, силы набирает. Стань таким. Не ломайся под ногами корни пускай.
А если вырвут? выдавил Мишка.
Дед чуть заметно улыбнулся.
Значит, не там рос. Ищи свою землю.
Летом, на каникулах в тайге, дед сказал:
Хватит сопли жевать. Пора силу в руки брать. Покажу кое-что. Но дай слово только для защиты. Первый ударишь себе хуже сделаешь. Понял?
Дед не учил его драться. Он показал три не движения даже, а принципа. Как стоять, чтобы не свалили. Как уходить с линии удара. Как использовать силу того, кто на тебя прет. Все плавно, без рывков, без злости. Сначала казалось балет какой-то. Но когда Мишка начал повторять, он почувствовал, как тело само находит опору, как вес перетекает, как маленькое усилие дает неожиданный результат.
Сила не в кулаке, Миша. Сила здесь, дед ткнул ему пальцем ниже пупка. В центре. Оттуда все идет. Руки, ноги только слушаются. Дыши правильно и тело само подскажет.
Все лето они гоняли эти три принципа. На поляне, у реки, под дождем. Пока не вошло в плоть и кровь.
Скоро проверишь, сказал дед перед отъездом. Не бойся. Помни, чему учил. Защищай себя.
На следующий же день после возвращения та же картина у школьных ворот. Петька и его свита. Внутри у Мишки все похолодело по привычке. Но страх был другим. Не паническим. Словно под слоем льда текла спокойная вода.
А, явился, косорылый! А мы заждались! Гони рупь на папиросы! Петька шагнул вперед, протягивая грязную лапу. Толкнул в плечо для убедительности.
Мишка не ответил. Только ноги чуть согнул, вес перенес ниже. Как учил дед.
Ты что, оглох, узкоглазый? Башли гони! Петька замахнулся уже по-настоящему.
И тут тело Мишки сработало само. Шаг в сторону, легкий толчок не кулаком бедром, кажется. Использовать инерцию нападающего. Петька, не ожидавший сопротивления, пролетел мимо и растянулся на асфальте. Нелепо, как клоун.
Ты чё охренел? Он вскочил, глаза налились кровью. Кинулся снова, беспорядочно размахивая кулаками.
Второе движение. Уход в сторону, подшаг, и снова использовать его же вес. Петька споткнулся о подставленную ногу и снова упал, больно ударившись локтем.
Шайка замерла.
Он это самбист, выдохнул кто-то. Слово было новое, модное.
Петька поднялся, тяжело дыша. Злоба боролась в нем с удивлением и страхом.
Я я брата позову! Он тебя убьет! прохрипел он, пятясь.
Но Мишка стоял спокойно. Не нападал, не угрожал. Просто стоял и смотрел. И в его взгляде было что-то такое, от чего Петьке стало неуютно. Сила. Но не наглая, не бычья. Другая.
К вечеру вся школа гудела: «Кимка-то, оказывается, самбист! Петюню отделал!» Больше его не трогали. Смотрели с опаской, но и с каким-то новым интересом.
На перемене подошел парень из параллельного. Тоже кореец, но «настоящий» чернявый, скуластый, глаза-щелочки. Колька Ли. Его семья вернулась из Узбекистана несколько лет назад. Мишка его знал, но не общался. Повода не было.
Слышь, Ким, Колька говорил быстро, чуть стесняясь. Я видел как ты этого Петуха кинул Здорово ты его!
Ты где занимаешься?
Мишка пожал плечами. «Не хвастай», говорил дед.
Я вот книжку достал, Колька вытащил из портфеля тонкую потрепанную брошюру. На обложке схематичные фигурки борцов. «Вольная борьба. Приемы и техника». Издательство «Физкультура и спорт». Хочу научиться. Только один не смогу. Давай вместе?
Так они и подружились. Колька жил недалеко от школы, в деревянном двухэтажном доме, в «корейском поселке». У них была своя комната, побольше Мишкиной конуры. Родители работали в гараже, и после обеда часа два комната была свободна. Они сдвигали стол, убирали стулья и расстилали на полу старое ватное одеяло. Изучали по книжке броски, захваты, удержания. Отрабатывали друг на друге до синяков. Иногда «проверяли» приемы на самых наглых одноклассниках не злобы ради, а для практики. Скоро весь их класс и параллель да и старшие классы знали: на этих двоих хвост лучше не заносить.
Вечер был тихий, таежный. В избе пахло дымом от печи, сушеными травами и чем-то еще старым деревом, прожитой жизнью. Дед редко сидел без дела, но в тот вечер отложил и свои корешки, и нож для резьбы. Сидел напротив Мишки за грубо сколоченным столом, смотрел на него долго, изучающе, будто видел впервые. А потом достал из-под лавки пузатую бутыль из темного стекла, заткнутую деревянной пробкой. Плеснул в две щербатые глиняные чашки тягучую, пахнущую медом и травами жидкость. Медовуха. Мишка глазам не поверил дед и алкоголь казались вещами несовместимыми.
Пей, сказал дед ровно. Ты теперь взрослый. Солдат почти. Пора тебе знать откуда ты есть пошел. Всю правду.
Мишка взял чашку. Руки чуть дрожали. Он чувствовал сейчас произойдет что-то важное. Что-то, что изменит его представление о себе, о матери, о самом деде.
Дед отпил немного, помолчал, глядя на пляшущий в печи огонь.
Мой отец твой прадед значит, происходит из древнего рода янбани. Родственники последней императрицы Сунмёнхё. начал он негромко. Сам он был сэнсэем. Учителем. Когда японцы запретили обучать детей корейскому языку, мы убежали в Россию, на Дальний Восток. Здесь надеялись на лучшую долю. Пришли многие. Корё-сарам звались. Обжились, общину свою держали. Отец старейшиной стал. Детей учил. Русский язык тогда почти никто не знал. Еще он хануи был, что-то вроде, знахаря по-русски, и меня учил хангык это медицина корейская, с древних времен. Мы на пару с ним всех корё-сарам в округе лечили. Да и русские к нам ходили ни больниц ведь ни врачей тогда не было.