Клякс на партах, по правде говоря, и без моего участия было море. Ни одной парты без клякс я так и не увидела. Ученики ставили их постоянно. Каким бы ты аккуратистом-эквилибристом школьник ни был, избежать клякс на парте или в тетрадке было практически невозможно, несмотря на то, что палочки с пером уже заменили на автоматические чернильные ручки с пипетками. Тогдашним школьникам, надо сказать, не очень повезло: шариковыми ручками Министерство образования СССР разрешило пользоваться лишь в конце семидесятых годов. Эти времена я не застала, так как в школу пошла только в начале восьмидесятых, однако, думаю, что тогда ребятня, которой дозволили наконец писать шариковыми ручками, шумно выдохнула с облегчением.
С коллегами у меня тоже получилось найти общий язык. С Катериной Михайловной мы особо сдружились и пару раз в неделю чаевничали в учительской и потихоньку уничтожали запасы мандаринового ликера. Она делилась со мной бесценными сведениями о работе учителя и давала дельные советы, а я, в свою очередь, исправно помогала ей доносить до дома тяжеленные сумки с тетрадями. Бывшая фронтовичка не жаловалась, но я видела, как периодически у нее сильно опухала нога. На вопрос, что же такое с ней случилось, Катерина Михайловна отшучивалась, в который раз рассказывая про наезд немецкого танка. Уж не знаю, правда это была или нет, но я отчаянно сочувствовала коллеге. Что значит иметь больные ноги, я знала непонаслышке: за три десятилетия почти стоячей работы в магазине продавщица Галочка получила массу проблем со здоровьем. Словами не передать, как я радовалась каждый день, просыпаясь сейчас по утрам и наблюдая свои идеально
ровные белые ножки без единого признака целлюлита и проступающих сосудистых сеточек.
В школьной столовой кормили на удивление вполне прилично, по меньшей мере, котлеты были вполне съедобными. Особым шиком у школьников почему-то считалось набрать там хлеба, посыпав его солью, и поедать его во время прогулок в школьном дворике или на подоконнике в школе. Дня не проходило, чтобы я не встречала пионера или октябренка, в задумчивости сидящего у окна и жующего такой «бутерброд». Помнится, в детстве я тоже так делала, только для пущего вкуса поливала подсоленный хлеб подсолнечным маслом.
А еще я своими глазами увидела, как младших школьников принимали в октябрята, и чуть не прослезилась, словив очередной флешбек. Когда я училась в ленинградской школе, нас в октябрята принимали в музее Ленина был такой в Мраморном дворце. В его дворике стоял тогда стоял броневик, с которого картавый вождь вещал во время своего исторического возвращения из эмиграции в Петроград.
В этот раз волнующихся пацанят и девчонок принимали в октябрята в большом актовом зале школы. Как и во времена моего детства, вновь принятых октябрят разбили по звездочкам, и теперь они азартно соревновались за право стать лучшими в классе.
К коммунальному быту в квартире, где мне выделили просторную комнату, я тоже быстро привыкла: исправно несла свое дежурство, мыла посуду и с удовольствием ела кушанья, которыми меня периодически угощали добрые соседи. А еще я периодически оттачивала свое педагогическое мастерство, оставаясь в няньках у первоклассника Егорки.
Возиться с Егоркой было очень интересно. Любознательный большеглазый мальчонка радовался любой возможности сбежать от отчима, которого он боялся до жути. С ним мы читали книжки и играли во всякие игры, которые я раньше никогда не видела вживую, а посему радовалась им не меньше Егорки.
Так, например, у него была настоящая, «де-ге-еровская», как он сказал, железная дорога. Естественно, все, что было «де-ге-еровским», считалось очень хорошим. Бабушка моя, помню, лет тридцать хранила на антресолях три банки «де-ге-еровской» краски и в конце концов решила покрасить ей стены в прихожей, когда на дворе стоял уже двадцать первый век. На мои робкие попытки предложить сгонять в «Леруа Мерлен» и купить что-то посвежее она ответила отказом. Вооружившись валиками и соорудив самодельные шапочки из газеты, мы с бабулей полезли на стремянки и принялись усердно работать. Уже не знаю, из чего тогда делали краску в ГДР и какие метаморфозы произошли с ней за тридцать лет, но через пару часов работы у нас обеих обильно потекли слезы из глаз и едва не приключились галлюцинации. Не дождавшись, пока начнутся галлюциногенные мультфильмы и из стенки полезут чьи-то руки, я бросила валик, настежь распахнула все окна в квартире и утащила бабулю гулять до вечера.
К счастью, закончилось все благополучно: постепенно утратив ностальгию по счастливым советским временам, бабушка выкинула краску из ГДР на помойку, вместе с банками старого варенья, на которых был наклеен белый лейкопластырь с надписью: «Смородина, лето 1986 года». Честно говоря, я была даже рада этому случаю, так как в квартире освободилось немало места. Под шумок я вытащила на помойку сломанные лыжи, на которых бабушка когда-то ездила кататься в Токсово, подшивку журнала «Наука и Жизнь» за 19831988 годы, набор открыток «Ялта-1981», стол-книжку, не единожды прищемивший мне пальцы, и один очень страшный старый сервиз. А со временем мне даже удалось уговорить бабулю избавиться от страшной советской кухонной мебели из ДСП с ручками из алюминиевого прокатного профиля. Вот от румынской стенки, к сожалению, избавиться не получилось: бабушка вцепилась в нее мертвой хваткой. Так что некогда модный и дефицитный гарнитур я разломала и вытащила на помойку только после бабушкиной кончины.