Простите, месье я обратился к художнику.
Зовите меня Папаша Мак, или просто Мак меня все здесь так зовут, ответил пуантилист.
Папаша Мак, эта картина, над который вы работаете, кем-то заказана или вы будете ее продавать?
Нет, она свободна, и я мог бы ее продать, мне нужно пять-шесть дней до ее завершения.
Я выразил интерес его работам и похвалил технику письма, на что папаша Мак показал нам еще две
работы в этой технике там была река Сена где-то за городом и вид с Холма на сельские окрестности, художник просил за каждую по 200 франков. Мне и Маше они понравились и я купил их, а также внес предоплату за картину в работе вид с набережной на Нотр Дам, Мак обещал отдать ее за 300 франков и я вручил ему сто, остальное при окончании работы. Я успел «залезть» в свой исторический банк данных и установил, что имею дело с Максимильеном Люсом, художником-неоимпрессионистом, графиком, иллюстратором и к тому же сторонником анархизма. Кстати, в конце ХХ века его «Нотр Дам» был продан за четыре с лишним миллионов долларов, а в музее Орсэ он в мое время будет считаться одним из наиболее интересных художников эпохи неоимпрессионизма. Надо продолжить полезное знакомство и я предложил Папаше Маку отметить продажу картин и выпить рюмочку, а заодно и пообедать в приличном здешнем кафе с хорошей кухней.
Мак согласился, попросил соседей присмотреть за его вещами и отправился с нами. Я представился как Александр, сказав, что я русский, а Мария, моя жена испанка.
Александэр, очень рад, русских у нас на Холме бывает мало, можно сказать, что не бывает (я подумал, что через пару-тройку лет появятся Морозов со Щукиным и начнут скупать все, отчего у нас в ведущих музеях приличная коллекция работ импрессионистов и неоимпрессионистов). На Холме много туристов, сейчас, в основном, американцы, но им интересны эпатажные работы кубистов и фовистов, вот они их и «метут». Сейчас вообще мало прежних художников осталось состарились, а на Холме только старик Ренуар живет нравится ему здешнее пейзанство, зато появились пришлые англичане, а сейчас целая толпа испанцев.
Мы прошли мимо ближайшего кафе, откуда как раз выходили трое смуглых брюнетов в странных костюмах черного цвета короткая курточка с серебряными пуговицами, панталоны до колен, чулки и грубые башмаки, на голове у двоих были черные береты, у третьего то, что называется в наше время «бандана», красного цвета. Вообще, в их костюмах у каждого присутствовало яркое цветовое пятно шейный платок, пояс красные или желтые. В целом, вид был похож на каких-то тореадоров, только без золотого шитья и прочей мишуры. Самый молодой из них, поравнявшись с нами, внимательно глянул и я встретился взглядом с его голубыми холодными глазами. Миг и они прошли мимо, только мелькнула косичка с вплетенной черной лентой, выбивающаяся из-под берета молодого парня.
Баски, сказал Мак, вроде художники, тоже что-то малюют, вот тот, молодой, рисует интересные шаржи, туристы так и толпятся, глядя как он работает. Но шаржи могут быть злые, сразу предупреждает об этом заказчиков, он один из всей троицы говорит по-французски и те двое, постарше, без него, как переводчика, вроде малых детей их диалект не понимают даже испанцы.
Наконец, пришли. Мы спустились вниз и остановились примерно на полдороге между вершиной Холма и стоянкой фиакров. Здесь было несколько лавок зеленщика, булочника и мясника, а также два кафе, над одним из которых висела вывеска «Золотой фазан», папаша Мак объяснил, что его друг Анри жарит прекрасных фазанов, что приносят местные, но дичь бывает только вечером, а сейчас можно отведать каплунов, жареных на вертеле и суп буйабес, Анри его отлично готовит, так как он родом из Марселя. Это мы и заказали, последовав совету папаши Мака. А вообще, цены в меню были очень даже умеренные: порция рыбы с картофелем 80 су, баранье рагу с фасолью один франк, кофе 10 су. Так что пиршество получилось на славу, принимая во внимание бутылку местного вина, которую папаша Мак одолел практически в одиночку. Придя в благодушное настроение, он спросил, что бы я хотел приобрести. Я ответил, что меня интересуют работы импрессионистов, сюжеты преимущественно, пейзажи, включая городские. Поэтому мне интересны были бы работы Сезанна и Писсарро.
Камиль мой учитель, друг и соратник по партии анархистов, ответил Мак, имея в виду Писсарро, он единственный участник всех выставок импрессионистов и пользуется у нас большим авторитетом, но сейчас ничего из-за травмы практически ничего не пишет, да и возраст под шестьдесят дает себя знать. Я могу поговорить с ним и он покажет, что у него лежит в чулане, дорого он брать не будет. Из местных галерейщиков можно прямо сейчас посетить мадам Берту Вейл, ее антикварный магазинчик в двух шагах отсюда.
Берта оказалась бледной невзрачной женщиной неопределенного возраста от 40 до 55 лет в сильных выпуклых очках с неприятным скрипучим голосом. Мак сказал, что она никогда не торгуется, если с ней торговаться, то она повысит цену, а не понизит. В общем-то, ничего приметного в лавочке я не увидел, до тех пор, пока Берта не вынесла из подсобки картину, изображающую