Ответила телефонистка. Номер Таньского был свободен. Низкий, серьезный голос ответил стереотипное «алло» (совсем как в Америке!).
Добрый вечер, пан Хенрик, Буба сильно прижала трубку к уху.
Добрый вечер. Кто говорит?
Не узнаете? Буба Костанецкая.
Вы? удивился он.
Огорчила вас?
.
Ну, так что же вы молчите? Вы недовольны, что я звоню вам?
И да и нет, ответил он после минутного колебания.
В таком случае спокойной ночи, обиделась она.
Нет-нет, панна Буба, позвольте мне объясниться.
Ах, это уже неинтересно.
Я просто счастлив, что вы обо мне помните! Я не могу передать, как я счастлив, но, с другой стороны
Я помешала вам? спросила она холодно.
Нисколько Видите ли, я никогда не допускал, что вы позвоните мне, что вы вообще можете позвонить какому-нибудь мужчине, так, как это делают сейчас все другие девушки.
Ага! Вы знаете, пан Хенрик, вы категорически нудны с этой своей вечной моралью. Вас должны были бросить все ваши любовницы, если у вас когда-нибудь кто-нибудь был.
В трубке воцарилось молчание. Видимо, он был озадачен и возмущен. Щеки Бубы пылали, но тот факт, что она говорила по телефону, а не с ним лично, придавал ей смелости.
Так была у вас любовница? повторила она.
Панна Буба! Я с вами в такой манере и на такую тему не умею разговаривать.
Вы считаете меня святой, лилией?
Не в этом дело. Я не стал бы говорить об этом с мамой, сестрой и не буду говорить с вами.
Почему?
Потому что уважаю вас и хочу уважать.
Так вы сделали плохой выбор.
Как мне следует это понимать?
Я такая же девушка, как и все другие, может быть, даже значительно хуже, а вы лицемер, и это не по-джентльменски.
Но что?
Если есть любовница, то нельзя пренебрегать ею до такой степени, чтобы считать недостойным уважаемых людей даже одно упоминание о ней. Вы знаете Я думала о том, чтобы стать вашей любовницей. Я прошу вас не перебивать меня! Я думала, сожалела о том, что у вас нет машины. Мы могли бы организовать милые уик-энды. Вы мне нравитесь, я вам тоже. Все было бы замечательно. А сейчас финита! Да, ничего не вышло, а уважать меня вам не нужно, потому что я такая, как все, распущенная, несдержанная. Но я знаю о том, что с моей красотой я всегда найду себе партнера, да, именно партнера!
Она проговорила это на едином дыхании и была так возбуждена, что даже не могла вначале различить звуков, которые послышались в трубке. Лишь минутой позже она сориентировалась, что он смеялся! Самым натуральным образом смеялся. Ах, что бы она сейчас отдала за то, чтобы убедить его, чтобы доказать ему, что она действительно распущенная. К сожалению, по телефону это было невозможно.
Панна Буба, послышался его голос, если бы вы знали, как сильно, как глубоко я люблю вас, то не смеялись бы надо мной.
Что?.. Что вы сказали?..
Я люблю вас.
Буба хотела что-то ответить, но в этот момент лишилась голоса.
Я люблю вас и знаю, что вы тоже полюбите меня. Не знаю только, как скоро, и об этом я спрошу вас в воскресенье. Хорошо? А сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи. Спокойной ночи, милая, чудная и единственная. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, полусознательно ответила она и, когда он уже положил трубку, она крикнула:
Пан Хендрик!..
Но было уже поздно. Она медленно встала и подошла к зеркалу, но не видела своего отражения. Голова кружилась. Боже, как прекрасен мир!
Она села в углу в низком кресле и задумалась. Она понимала, что в ее жизнь вошло что-то новое, несоизмеримо важнее всех ее ежедневных дел, вошло, может быть, само счастье Личное счастье единицы, которое топталось веками, преодолевая запреты Нет, не то Счастье находит человек в преодолении трудностей Ах, какое ей до всего этого дело! Ее счастье было чем-то маленьким, тихим, что сладостно расплывалось в груди. И напрасно она старалась найти какие-то умные слова для определения своего состояния, напрасно пыталась как-то назвать его действительность, которая состояла из тепла, тишины, восстановления в памяти недавнего разговора
и какой-то неопределенной радости.
В дверях стоял слуга:
Прикажете подавать?
Что? очнулась она.
Уже девять. Ужин готов.
О нет, я не буду есть.
Слуга онемел.
Убери со стола, Ян. Я не буду есть.
Вы не заболели, упаси Боже, вы плохо себя чувствуете?
Да, голова у меня болит.
Может, принести порошок? А может, вы бы все-таки съели что-нибудь легкое? Омлет с вареньем? А может, хотя бы чай с печеньем?
Она решительно отправила Яна. Как она могла есть в такую минуту! Она не была голодна, не могла быть голодной, хотя охотно съела бы ужин Даже очень охотно. С обеда ничего во рту не держала. Нельзя же считать несколько микроскопических овсяных печений, съеденных у пани Щедронь. Но как можно думать вообще об этом сейчас!
Он, наверное, тоже сейчас сидит одинокий и мечтает о ней. Вероятно, тоже старается представить себе ее, угадать, что она чувствует, о чем думает. Какой у него был глубокий голос, когда он говорил: «Я люблю вас»!
Разумеется, с зарождения земли эти слова повторялись уже тысячекратно, но вряд ли звучало когда-нибудь в них столько настоящего чувства
Гостиная была определенно велика для ее состояния сосредоточенности. Совершенно уединенно она может чувствовать себя только в темноте, в постели, плотно закутавшись одеялом.