Кому нужна эта пресная вобла?
– А ты чем лучше, шлюха бесстыжая, – злобно выдавила Ленка.
Милку так и подбросило:
– Да неужто хуже?! – Она, как молодая кобылица изогнулась и вызывающе топнула ногой.
Выходка Милки взорвала баб. Они гуртом набросились на нее и принялись отчитывать на все лады. Милка, не ожидавшая столь дружного напора, растерялась сникла и тихо заплакала.
– Ты не вой, а скажи, ненасытная, почему ни одного мужика не пропустишь? – размахивая кулаками, наступала на нее Ленка.
– Да бесхарактерная я, бабоньки, – с отчаянной решимостью заявила Милка и заревела дурным голосом.
Бабы брезгливо посмотрели на нее, плюнули и пошли вязать снопы.
Я возвращался домой, и настроение у меня было скверное. Проходя огородами, увидел Ирину Васильевну. Она с большой корзиной из ивовых прутьев ползала между грядками и собирала огурцы.
Когда я открыл дверь в избу, услышал громкий и сердитый голос Наденьки:
– Дура ты, Зинка! Какая ты набитая дура!
Я хлопнул дверью – голос Наденьки смолк. Алексей Федорович сидел на кухне за столом и посасывал из носика заварника холодный спитой чай. Увидев меня, он смущенно отставил заварник в сторону, вытер усы и спросил:
– Где же баба моя? Целый день сижу, а ее все нет.
Я постучал по дощатой перегородке.
– Войдите, – ответила Наденька.
Она стояла у стеллажа и перебирала книги: вытащит книжку, посмотрит и опять поставит на место. На диване сидела Зина Рябова. Как они не походили друг на друга! Если природа сшила Наденьку наспех, резко и угловато, то над Зиной она любовно потрудилась, придав ее формам легкость и плавность. Голова у Зины была кудрявая, щеки полные, губы пухлые и сочные. Ее круглые, с большими чистыми белками глаза никуда не звали, ничего не просили, не раздражались, не восхищались – смотрели, да и только.
Как-то Зина, придя к Кольцовым и не застав Наденьки дома, поднялась ко мне в мезонин. Я писал. Зина поздоровалась и без приглашения подсела ко мне. Положив на кромку стола упругие, как мячи, груди и подпирая кулачком подбородок, спросила:
– И не скучно вам?
Я искоса взглянул на ее припухшие маслянистые губы и подумал: «Наверное, жирные блины ела».
– Не знаю, куда с тоски деваться, – пожаловалась Зина и зевнула. – А я не смогла б работать писателем.
– Почему?
– Да так… Не знаю… – Она виновато улыбнулась и покосилась на кровать, на перевитые в жгут простыни, на скомканное одеяло.
– Давайте я лучше вам кровать застелю.\
– Не надо…
Зина усмехнулась, лениво встала, пошла к выходу оглянулась и нехотя закрыла за собой дверь. Я хорошо знал мужа Зины, механика колхоза, очень строгого очень правильного и очень скучного человека…
Наденька продолжала перебирать книги, Зина внимательно разглядывала ногти. Они были явно смущены.
Наденька вытащила томик Бунина, полистала и подала Зине:
– На, почитай.
Зина молча взяла книгу и поспешно вышла.
Невольно подслушанный разговор колхозниц, странное поведение девушек возбудили у меня любопытство. Но заводить разговор на эту тему было крайне неудобно. Наденька, по-видимому, вовсе ни о чем не хотела разговаривать: выбежала на кухню, разыскала тряпку и принялась усердно наводить в доме чистоту.
За окном раздался голос Ирины Васильевны:
– Путешественники, где мешок-то с муравьями?
Поиски мешка были долгими. На все вопросы Алексей Федорович отвечал:
– Положил куда-то…
У него была страсть все, что лежит под рукой, прибирать и прятать, по пословице: «Подальше положишь – поближе возьмешь». А спрятав вещь, старик тотчас же о ней забывал. Был случай, когда Алексей Федорович прибрал мой фотоаппарат. Ирина Васильевна неделю потратила на поиски и случайно обнаружила фотоаппарат на печке, в голенище старого валенка.