Партизан там, услужливо показал полицай на горную гряду, покрытую чёрным сосняком.
Машина скрылась за поворотом. Лёли натянул шапку на самые глаза, сплюнул и с шумом закрыл за собой калитку.
Бухгалтер колхоза Григорий Александрович, в потёртой вельветовой куртке, бледнолицый, с реденькой выцветшей бородёнкой, в последние дни с утра до вечера сидел в правлении колхоза, ворочал толстые конторские книги, что-то считал и пересчитывал.
После отъезда фельдфебеля, за каждым шагом которого следил сквозь немытое окошко, он оделся, подхватил под мышки счёты, папку, вышел из правления и прямиком к председателю.
Тот встретил его суховато он не особенно доверял старичку, из которого слово вытянуть, что с глубокого колодца ведро с полной водой поднять. Терялся в догадках: «Что его принесло?»
Сели за стол, выпили по стакану домашнего вина. Старик, приложив руку к уху, прислушался:
Гудит, ась?
Гудит, равнодушно согласился Лёли.
Севастополь, значит, орешек... того, а?
А вам не в радость?
Это почему же?
Ладно, Григорий Александрович. Что привело вас ко мне? Теперь так, запросто, в гости не ходят не те времена.
Что так, то так. У меня вопрос: вы знаете, сколько добра в колхозных кладовых? сердито спросил Григорий Александрович.
И что ж?
Ждёте, пока вчистую выскребут, думаете, они минуют нашу глухомань? Ошибаетесь. Бухгалтер поставил перед председателем счёты, прокуренным пальцем защёлкал костяшками: Табак-дюбек, зерно, овцы, крупный рогатый скот... Да что я, хозяин, что ли? Душа у вас, у председателя, за всё это болит? Бухгалтер поднял очки на лоб.
Что ж вы предлагаете? с волнением спросил Лёли.
Старик вытянул худую шею, посмотрел в окно, за которым в туманной дали угадывался большой лес.
Бают, что в тех краях Николай Константинович Спаи ваш первейший заместитель. Говорят, что он в отряде Македонского, а?
Лёли ахнул: неужели перед ним тот самый человек, Kfo всегда и ото всех держался в стороне, кто не проявлял интереса к общественной жизни, кого на заседании правления-то не увидишь; только тогда показывал характер, когда нарушали заведённый им бухгалтерский порядок.
Где Николай Константинович не знаю, а за беспокойствие спасибо.
Бухгалтер убрал счёты, поднялся и с прищуром посмотрел на председателя:
Извините, но я-то думал, что у вас попонятливее голова, пообъемнее сердце. Прощайте.
Постойте! Виноват, признаюсь. Вы совершенно правы: наш Николай в партизанском отряде Македонского. Только вот беда перестал наведываться к нам, признался Лёли.
Аль случилось там что?
Лес горел сами, наверное, наблюдали. Ума не приложу, куда ушёл отряд!
Притих пока, и всё. Чего так горюешь? Придёт кто-нибудь, а как же иначе.
Спасибо вам, Григорий Александрович.
Как же будем решать? тряхнул папкой бухгалтер.
Соберёмся сегодня у меня, вечерком. Прошу и вас.
Буду, непременно буду.
В просторной председательской горнице сидели трое членов правления и колхозный бухгалтер. Пока Лёли обходил окраины деревни, выставляя тайных наблюдателей за двумя дорогами и всеми тропами вокруг деревни, судили и рядили о внезапном появлении фельдфебеля, толковали о боях под Севастополем, поругивали друг друга за скупость, за то, что не отдали продукты в лес или нашим частям во время их отступления. Пришёл председатель, вытер лохматой шапкой со лба пот, сказал:
Послушаем нашего Григория Александровича.
Старик без лишних слов доложил: в колхозе много вина, дюбека-сырца золото же! А в кошаре пятьсот голов овец, коровы, зерно, картофель. Всё лежит на виду, так, запросто, может фашист достать; дочиста выскребет и выгребет. Вот так-то!
С интересом слушали старичка, будто в первый раз говорил он перед ними.
Затем начался горячий спор. Разные мысли высказали, но в конце концов пришли к одному: срочно всё перепрятать. Табак затюковать ив тайную
пещеру, и вино туда же, но прежде перелить и обкурить серой. Отару овец, коров, быков, зерно и картофель в пёс, партизанам.
Только где отряд, в каком лесу, в каком ущелье? Куда увёл боевые группы Македонский, по какой причине перестали показываться Никол-ка Спаи с Иваном Ивановичем Суполкиным дорожным мастером. Ведь мужики приходили, глянешь на них и на душе светло. А бывало, что и секретарь райкома, комиссар отряда Василий Ильич Чёрный, в деревню заглядывал, с народом говорил. От него узнали о разгроме немцев под Москвой, керченском и феодосийском десантах наших
войск. Аж дух захватывал! А ныне, когда особая нужда в партизанах, никого нет, как сквозь горы провалились.
...Зима заглянула в деревушку. Ранним утром серой массой с хребта сползли туманы и окутали всю окрестность.
Колхозный вестовой с первыми зорями гремел в окно:
Выходи на работу!
Ошалел, на кого работать?
На Советскую власть.
Вечерами в низенькую правленческую контору заглядывал Лёли. Проделав немало километров пешком по бригадам, табачным сараям, к пещерам и обратно, он присаживался за столик бухгалтера и, покуривая цигарку, слушал тихий голос Григория Александровича: столько-то дюбека затюковали, пропарили и обкурили бочки, перелили вина...
За неделю с главной работой справились. Добро легло на длительное хранение в сухую пещеру. Дорога туда лабиринт, ежели не знаешь её поди доберись.