В итоге про этот злосчастный набор все вообще забыли маме на какой-то праздник подарили новый. Пропажа кастрюли обнаружилась только спустя двадцать лет,
когда маман вздумала разобрать антресоли.
Странно, сказала она, доставая набор из пыльной коробки, которую не снимали с антресолей уже, наверное, лет десять. Вроде же три кастрюли было, а тут две
Не знаю, деланно равнодушно пожала я плечами.
Глава 7
Та квартира на улице Желябова, как оказалось, еще с конца шестидесятых стала настоящим пристанищем неформальной советской молодежи. В ней царил беспечный, беззаботный и бунтарский дух: на кухне вечерами постоянно кто-то пел песни под гитару, спорил о том, что такое «любовь», откуда взялся этот мир, что происходит с человеком после его смерти, ну и, конечно же, костерил советские устои
Обитатели, приезжавшие к «Зингеру» на постой со всего Советского Союза, постоянно менялись. То из Дзержинска кто приедет погостить на пару дней, то из Горького, то из Ворошиловграда, то из Владивостока. Гостеприимный Макс не отказывал, как правило, никому, но было у него и свое условие: он принимал на постой только тех, с кем у него были общие знакомые. Просто так прийти с улицы на ночевку было нельзя Макс, как и многие, боялся сотрудников органов, которые работали «под прикрытием». Так, например, я удостоилась приглашения лишь потому, что была лично знакома с «Клаусом», то бишь Николаем, который доводился Максу хорошим приятелем.
Правила проживания в гостевой комнате на улице Желябова были предельно просты: убирать за собой мусор, мыть посуду, пополнять запасы в холодильнике, если что-то взял, и вежливо вести себя с соседями. Тем, кто хотя бы единожды осмеливался им нахамить, навсегда «отказывалось от дома». Здесь терпеливый в остальном хозяин был непреклонен. Так, однажды некий юноша из Калининграда, который был в Ленинграде проездом, небрежно пнул квартирного кота, осмелившегося потереться о его джинсы, и обругал нецензурными выражениями соседку в ответ на безобидную просьбу убрать огромную сумку с вещами с прохода в коридоре. Обычно спокойный и невозмутимый Макс пришел в ярость, увидев плачущую старушку-соседку, и мигом вышвырнул за дверь хама, метнув сумку следом и пригрозив выбить зубы, если тот появится на пороге квартиры еще раз. Обиженный гость еще около часа орал за дверью и пинал ее ногами: выяснилось, что другой хозяин квартиры кот Барон, по всей видимости, тоже не стерпел хамства и успел наделать мокрых дел ему в ботинки. Прооравшись и поняв, что ему не откроют, юноша убрался восвояси и больше не появлялся.
С соседями Максу повезло чрезвычайно: ими ему доводились лишь два старичка чудаковый профессор, любящий декламировать стихи Цветаевой, Бродского и Мандельштама, выбивать прямо на кухонном столе свою старенькую трубку и способный выпить за ночь целую пачку индийского чая Второй соседкой была милейшей души старушка Маргарита Петровна, которая знала Макса с рождения. Она считала этого заросшего бородой длинноволосого хиппи кем-то вроде старшего сына-подростка, который слушает «какую-то странную музыку», и постоянно подкармливала, хоть тому и было уже за тридцать. Старушка была глуховата, ходила со слуховым аппаратом и жила далеко от кухни, а посему ни громкие разговоры, ни музыка ей совершенно не мешали. Макс же, в свою очередь, вел себя с ней, как почтительный сын, послушно чинил розетки, вкручивал лампочки и даже вернул однажды жизнь старенькому патефону. А еще, он, как и полагается послушному сыну, не перебивая, выслушивал монологи Маргариты Петровны про мигрень, подагру, дефицит продуктов и «как оно тогда было до войны». Старушка-соседка, как и загадочный старичок Андрей Петрович, которого я уже дважды встречала, попав в СССР, доводилась ровесницей двадцатому веку, то есть родилась в 1900 году и сейчас уже разменяла восьмой десяток.
В квартире, где мне теперь довелось жить, многое было устроено по-другому. Если квартира на улице Желябова напоминала, скорее «Нору» семьи Уизли из саги о «Гарри Поттере», то это жилище, скорее, походило на домик Дурслей. Тут все было четко и по расписанию, даже лучше, чем в моей московской коммуналке, где строгая Дарья Никитична, безмерно любящая чистоту, не давала спуску неряхам.
Здесь неукоснительно соблюдался порядок. На двери в туалет висел график дежурств: каждый из жильцов был обязан отдежурить неделю и в течение этой
недели поддерживать порядок в местах общего пользования. Свои дежурства никто не пропускал. У каждого был свой кухонный стол, который требовалось содержать в надлежащем порядке: вовремя вытирать крошки, мыть посуду и убирать скоропортящиеся продукты в холодильник. Устраивать эпопею с выведением тараканов не хотелось никому. Обувь в коридоре была выстроена чуть ли не по линеечке и вся была вымыта, как и колеса детского велосипеда. После двадцати трех часов в квартире никто не шумел. Желающие поспорить о жизни обитатели квартиры тихонько собирались на кухне и общались вполголоса, чтобы не разбудить спящих.
Этот порядок, как выяснилась, завела старенькая Агафья Кирилловна, преподававшая ранее черчение в школе и пережившая в этой квартире блокаду, еще будучи довольно молодой женщиной. А после того, как она уехала на постоянное место жительства в Ленинградскую область, поближе к родственникам, обязанности «ответственного квартиросъемщика» взяла на себя склонная к педантичности Вера. Теперь именно она следила за порядком, хотя и была намного младше других жильцов. Против правил, стоит заметить, никто не бунтовал все понимали, что именно благодаря их соблюдению живут в чистоте и спокойствии.