Искать защиты у командира и старшего офицера нечего. Они оба подают пример унтерам.
Чаша терпения переполнена. Чье лицо не горит от пощечин, от горькой обиды за гнусные унижения, изобретаемые Ограновичем и его подручными! Длинен матросский счет. Время умножает его.
Шумят кубрики:
Белышев! Где Белышев?..
С площадки средней палубы не сходит, а скатывается в машинное отделение корабельный плотник Тимофей Липатов.
Его обступают машинисты:
Что стряслось, браток?
Липатов рассказывает о событиях наверху.
Вспыльчивый южанин Минаков изо всех сил швыряет напильник в стену:
Хватит!
Чья-то пахнущая металлом и смазкой ладонь зажимает рот машинисту.
Не кипятись! отведя руку, мягко урезонивает Минакова сухощавый, совсем молодой человек, небольшого роста, в синей робе и надвинутой на большие уши фуражке. Только охрипнешь без толку.
Минаков дрожит от возбуждения.
Белышев! Шура! почти стонет он. До каких пор терпеть? Что задумали господа?!
А мы свое задумаем, холодно отвечает Белышев.
Машинисты вплотную придвигаются к нему:
Скажи, Шура, что делать?
Они ждут, готовые на все, не сводя взгляда с человека, признанного вожаком машинной команды, друзья, товарищи, люди разных ремесел, но одного класса, пролетарии, которым нечего терять, кроме цепей.
Еще три года назад сошлись дороги и завязалась в прочный морской узел дружба токаря текстильной фабрики в Нерехте Белышева, уральского шахтера Неволина, одесского судоремонтника Минакова, слесаря Краснова из Вязников, питерских, московских, ивановских мастеровых Лукичева, Бабина, Хаберева, Белова, Старинова и Фотеева, мобилизованных во флот перед войной. Они принесли с собой в кубрики, на дно трюмов машинного и котельного отделений ненависть к грабительской войне, затеянной капиталистами и помещиками, к полицейскому произволу и мордобою, узаконенным в царском
флоте. И моряки ревниво оберегают своих вожаков от шпионов старшего офицера.
В списке политически неблагонадежных авроровцев не значатся два человека: среди строевых на верхней палубе плотницких дел мастер, коренастый тамбовец Тимофей Липатов, а внизу, в душных коробках машин и кочегарок, потомственный токарь Александр Белышев.
Костя, обращается Белышев к трюмному машинисту Старинову, сбегай за Ивановым. Вынув из кармана свечу, он зажигает ее. Айда в тоннель, товарищи! На виду толковать негоже. Ты, Алексей, наказывает он Минакову, присмотри за трапом. Чуть что кликнешь.
Машинисты и Липатов гуськом ныряют в коридор гребного вала. Едва тоннель поглощает их, в машинное отделение вбегают запыхавшиеся Старинов и электрик Иванов.
Минаков машет на дверь тоннеля. Электрик, удивляясь, лезет туда вслед за Стариновым. Тоннель тесен. Потрескивая, чадит свеча. Тени пляшут на влажных стенках. Машинисты сидят на корточках у гребного вала.
Протестовать на словах попусту яриться, убеждает Белышев. Добром арестованных не отпустят. Что скажешь, Тимофей?
Липатов немногословен:
За кубрики строевых ручаюсь. Кипят люди. Серов намедни опять человека избил в кровь. Сигнальщика Ведякина. Невтерпеж!
Белышев оборачивается к электрику:
Помнишь, о чем была речь в механическом цеху? Не передумал? Берешься?
Иванов согласно кивает.
Толковали мы вот о чем, разъясняет Белышев другим: на вечерней молитве, как пожалуют в церковную палубу командир с прочими, после слов: «...И благослови достояние твое» первым делом перерезать провода и впотьмах разделаться с их благородиями. Подходяще?
Машинисты и Липатов одобряют.
Пощады не давать ни самодуру Никольскому, ни живоглоту Ограновичу. Управимся с ними и освободим заводских.
А потом?
Полундра! гулким шопотом предупреждает Минаков.
Задув свечу, Белышев наклоняется к Липатову:
Передай Алонцеву, чтобы оповестил радистов. Предупреди Векшина: ему, как вестовому, удобно, пусть повидает Бахмурцева. К Марушкину в кочегарку я погодя сам спущусь.
Передам, Шура.
Липатов бесшумно выбирается из тоннеля и едва успевает прошмыгнуть под трапом к запасному выходу.
Воистину в преисподней обретаетесь! раздается над головами машинистов.
Шпик долгогривый! с ненавистью бормочет Минаков.
Железный трап, сотрясаясь, звенит под нажимом каблуков.
... первым делом перерезать провода ...
В машинное отделение спускается корабельный священник Покровский правая рука Ограновича по надзору за командой. Сложив щепотью пухлые пальцы, он размашисто крестит разобранные механизмы и подозрительно осматривает машинистов.
Моряки давно на местах. Каждый занят своим делом. Сверчками поют напильники в ловких руках, стучат молотки.
Ремонт в полном разгаре.
Печально бренчит гитара, заунывно поет машинист Брагин:
Моряки отмалчиваются.