Нет! Я не зверь добивать ребенка, даже принадлежащего к проклятому роду убийц. Осматриваю раны пулевых нет, две рваные от когтей на спине разодрали основательно, до мяса. Инъекция противошокового, антисептический гель на раны, перевязывать пришлось своей рубашкой. Парень стонет, но не открывает глаз. Накрываю его одеялом и сажусь у костра.
Снова ворошу палкой костер. Предчувствие близких перемен заставляет сердце биться чаще. Мальчишка неспроста возник здесь, где-то поблизости должны быть поселения, а мне понадобится надежный проводник. Вот только положиться на нарьяга все равно, что лично связать и затянуть на своей шее петлю.
Чуть позже вспоминаю
о намерении поесть шашлыка, после месяца на брикетах от одной мысли о жареном мясе рот наполняется слюной, а желудок сладко сжимается. Потрошу труп неведомой зверюги, вырезаю грудинку и нанизываю куски на выстроганный прут. Огонь радостно лижет свежее, недавно рычавшее и бегавшее мясо; кровь и жир, шипя, падают на угли. Одуряющий запах, почти забытый запах другой, прошлой жизни, проникает в ноздри. Медленно поворачиваю прут на распорках.
Раненый шевельнулся, судорожно вздохнул. Вскакиваю, отбрасывая оружие с колен против этих шаманов пули бесполезны, расплавят в полете, а вот броня композитная, с ней нарьяги справиться не могут, и все их сторожевые и боевые заклятья не пробьют мой костюм.
Парень открыл глаза и поднял голову, пальцы вцепились в мягкий мох, отыскивая что-то вокруг себя. Безумный взгляд шарит по темноте, останавливается на моем лице Что-то мелькает в дрожащих зрачках нарьяга, непонятное, одинаково чуждое и ненависти, и благодарности за спасение. Медленно, рывками он откидывает одеяло, садится, подбородок дрожит, будто мальчишка силится что-то сказать. Мне стает не по себе, холодок пробирается под рубашку. Безумен? Только бы не стал колдовать! В следующий миг нарьяг вскакивает и хватает меня за руку, от неожиданности я отступаю, но длинные тонкие пальцы с отвратным алым маникюром крепко держат меня. Глаза парня снизу вверх ловят мой взгляд, он будто чего-то ждет, губы дергаются от невысказанных слов.
Вернулся! хрипит, наконец, простужено, с кошмарным акцентом, так что я едва понимаю, но на имперском. Нар-одар, живой!
Он ждет, восхищенно глядя на меня, какого-то подтверждения, и я понимаю, что вот он мой шанс. За кого бы меня ни приняла эта нелюдь, если я смогу завоевать доверие, у меня будет проводник в нарских землях. Киваю с улыбкой, худое, скуластое лицо озаряется радостью, будто свершилась мечта всей его жизни. Сердце тревожно екает вдруг не смогу оправдать надежды страшного существа. Силы нарьягов непонятны и тем опасны для людей.
Я знать, что Нар-одар вернуться, быстро заговорил он, коверкая непривычную для него чужую речь, за мной вернуться! Я быть готов!
Он указывает на нож и себе на грудь; на жалостливо выпирающих ключицах несколько ниточек деревянных бус. Я сдвигаю брови.
Это позже, говорю я, сядь, поешь.
Мальчик распахивает глаза, на лице только они и выглядят живыми, хлопает изумленно ресницами, совсем как моя племянница Анж. Послушно кивает и снова ждет чего-то. Я сажусь у костра, кивком указывая место рядом с собой, нарьяг с готовностью хлопается рядом, подбирая под себя длинные, голые ноги. Худой-то какой! Не кормят их что ли?
Вот, ешь.
Он берет палку с нанизанными на него кусками мяса, осторожно прикусывает, не переставая на меня глазеть. Внимательный, по-собачьи обожающий взгляд бесит меня; по коже у меня пробегают мурашки, я почти уверен, что мне ничего не грозит, меня признали каким-то Нар-одаром, но подсознательный страх перед неизвестным, чуждым сильнее здравого смысла.
Нар-одар убить локхи? спросил нарьяг.
У Нар-одар есть имя, огрызаюсь я. Мальчишка кивает, явно готовый к знакомству.
Меня Дан зовут.
Шиккорахир тор Ардир, отвечает он.
А покороче никак? Язык ведь сломаешь.
Шику.
Киваю и протягиваю руку. Шику смотрит на мою ладонь, как на ничейный кусок золота, валяющийся на дороге, потом благоговейно приникает к ладони губами. О, мой Бог! За кого меня принимает этот фанатик!
У нас принято знакомиться так, сжимаю его ладонь своей и чуть встряхиваю, нарьяг послушно повторяет жест.
Как ты ожить? вдруг спрашивает он, сжимая кулаки. Ты умереть на мои глаза! Я не верить! А ты не солгать, вернуться
Я ожил? переспрашиваю в изумлении. Шику взволнованно кивает, по его напряженному лицу прыгают отблески костра.
Тебя забрать твои товарищи, так мне сказать Камфу и Алвано, я говорить, что ты Нар-одар, а они говорить человек. Пустой. Я я скучать.
Меня забрали товарищи?
На большие машины, да. А потом прийти человеки, много-много, машины, на небо, на земля Я знать, они мстить за свой Нар-одар
Когда и где мы виделись с тобой, Шику? с бешено стучащим сердцем я хватаю мальчишку за плечи, сжимаю и, наверное, делаю ему, раненому, больно.
Один поворот назад, капище в красная пустыня, не задумываясь, отвечает нарьяг, будто сотни раз возвращался мыслями в это место. Как и я. Потому что там, в том самом капище, подобные Шику твари растерзали тебя, ровно один год поворот назад.