Осознав, что пинкертоновской ищейкой ему не стать ни при каких раскладах, Виктор Борисович попытался деликатно куснуть дедову ладонь. Дед, видимо осознав, что любимый внучек больше не будет базлать не по делу, отнял наконец свою длань от лозунгоизрекателя Виктора Борисовича. И закрутил головой, казалось, на 360 градусов вокруг себя, наклоняя то правое, то левое ухо к плечу.
Виктор Борисович, подражая деду, тоже завертел головой под своей камуфляжной кепчонкой. И тут, наконец, услышал ... где-то ещё очень далеко и неразборчиво,
но уже ощутимо слышались человеческие голоса. И в эти голоса тоскливо вплетался собачий лай. Тоскливо - потому что Виктор Борисович как-то инстинктивно сразу понял, что ЭТИ собаки - это не те ласковые и смешные домашние пёсики разного размера, которых они с Маринуськой-симпампуськой, подвыпив, угощали шашлычком во время летних прогулок по лесопарку. ЭТИ были натасканы рвать и убивать без всякой жалости - и от их далёкого ещё и тихого пока лая у Виктора Борисовича что-то очень ощутимо и неприятно поджалось внутри модных джинсов от MarksSpenser.
Виктор Борисович глянул на дедушку родного. В конце концов, дедушка - мужчина опытный, две войны прошёл, лично товарища Ворошилова видел, как сам хвастался - вот пусть и думает, как им сейчас выпутываться. Дело Виктора Борисовича - рассказать товарищу Сталину и товарищу Берии как надо Гитлера побить и что потом дальше делать. Ну и обязанности коменданта Парижа исполнить, куда же от них денешься ...
На простой как песня волжских бурлаков физиономии деда тем временем отобразилась глубокая озабоченность. «Кажись фриц лес прочёсывает ... уходить надо, Витёк ... быстро уходить ... они теперича гнать будут на десяток вёрст. Гнать будут как зайцев теперича. Дуй за мной и не отставай ... до болота добежать бы, а там может оторвёмся ...»
После этого время для Виктора Борисовича, можно сказать, остановилось, превратившись в сплошной ужас без конца. Дед рванул через лес как носорог, виденный когда-то в детстве Виктором Борисовичем в телепередаче: «В мире животных» - не останавливаясь, не разбирая дороги, не оглядываясь назад на непутёвого внучка. Виктор Борисович, хрипя и матерясь сквозь зубы, пытался не отстать, оскальзываясь на весенних сугробах - и проклинал всё и вся. И этот долбаный, хлещущий прямо по морде ветками лес. И фрицев с их собаками. И слишком быстро передвигающегося деда («ему же пятый десяток уже, куда он так ломится?») А самое главное, проклинал Виктор Борисович себя, себя, старого дурака, возжелавшего на старости лет подвигов вместо тихого сидения на скамеечке с Маринуськой - симпампуськой и бутылочкой чилийского сухого белого. «Ну что, доигрался, придурок? В батьку Ковпака поиграть решил? Идиот!» - корил и крыл себя Виктор Борисович, скользя на заднице по мокрой листве какого-то оврага прямиком в холодный как лёд ручеёк, превративший его ноги в две хлюпающие лужи.
И что самое страшное и самое обидное - несмотря на все эти героические усилия, чужие голоса и чужой лай почему-то не отдалялись, а совсем даже наоборот - приближались и становились всё отчётливей. Уже можно было разобрать, что голоса те перекликаются между собой совсем не по-русски, а на каком-то чужом, как-будто каркающем и лающем наречии. И эти звуки, разносящиеся и вязнущие в мирном русском апрельском лесу, были страшны. Страшны своей чужеродностью, страшны абсолютной безжалостностью и к самому Виктору Борисовичу, и ко всему, что он знал и любил в своей столь долгой и бестолковой жизни. Существа, издававшие эти звуки, были готовы спокойно и без всяких сомнений убить Виктора Борисовича, и деда, и кого угодно. Убить без эмоций и нервов, убить как сделать скучную, но необходимую работу. Никакие самые отмороженные бандиты 90-х не могли сравниться с теми, кто шёл сейчас по их следу - и от осознания этого Виктор Борисович обливался холодным потом и пытался догнать деда, держать в поле зрения его затянутую в грязный ватник тощую жилистую спину.
Больше всего Виктора Борисовича пугал накатывающийся со спины собачий лай. Страшнее перспективы умереть смертью храбрых в этом глухом лесу. Страшнее мук в застенках гестапо. Виделось Виктору Борисовичу, как адски-чёрная гладкошёрстая тварь молча в прыжке вцепляется ему в джинсовый зад. Валит на спину. И одним движением огромных жёлтых клыков отгрызает - и брезгливо выплёвывает! - всё то, что Маринуська - симпампуска так любила ласкать безумными жаркими ночами в гостинице: «Подушкин» XXI века.
«Нет, живым не дамся ... загрызу!» - передёргивал плечами Виктор Борисович и прибавлял ходу, хотя, казалось, сил не осталось уже совсем.
Не так, ох совсем не так представлялся Виктору Борисовичу великий поход в прошлое! Ну ладно, чёрт с ними, с ликующими парижанками ... но на героические подвиги-то можно было рассчитывать? Во всех книжках про попаданцев люди будущего если даже не могли изменить ход истории - то по крайней мере красиво умирали в атаке за Родину, за Сталина. И склонялись над ними простреленные боевые знамёна, и утирали скупую слезу суровые предки, в глубине души гордясь тем, какого замечательного потомка породили они ... а вот Виктор Борисович всё своё попаданчество, продолжающееся уже несколько часов, вместо героического геройства только