Даже жалко пугать, вымолвил Лука, захваченный птичьей игрою.
Мальчишки взобрались на верхушку печальной, растрепанной ивы, раскачались на гибких ветвях и нырнули в воду.
Ваня, давай кто скорее!
Быстро взмахивая руками, они поплыли наперегонки к сломанной березе, обмывавшей в холодной воде белое колено ствола.
За липами гнется под ветром густая трава, а еще дальше тонкими струями текут рельсы к каким-то далеким-далеким озерам. Детям кажется, что деревья осыпаны птицами, будто монистом, стеклянно звенящим в едва уловимом движении веток.
Мимо пруда по колено в траве с цапками на плечах молча бредут девчата полоть на огородах Змиева. Одна из них, сердитая и, видно, голодная, сказала, кивая на голых мальчишек:
Работать не хотят, на солнце вылеживаются, а дома мать теребят за юбку, жрать просят.
Вторая, высокая и худая, как жердь, остановилась передохнуть, с любопытством посмотрела на мальчишек.
Эти попросят, жди! Они яблоки воруют.
От ее злых слов руки мальчишек сжались в кулаки. Жмуря ослепленные солнцем голубые глаза, стряхивая с загорелого тела песок, Ваня сказал:
Ну их!.. Пойдем на завод.
Не люблю я живодерню. Вонь, мухи Отец говорит, что наш завод царская Россия в миниатюре. Знаешь, что такое миниатюра? Лука щурился, сблизив мягкие ресницы. Удалявшиеся девчата казались серыми, как взбитая пыль.
Пойдем, настойчиво потянул товарища Ваня.
На шляху мальчишки увидели печальную процессию: конвойные солдаты гнали по этапу партию заросших бородами каторжан, закованных в кандалы. Железо жалобно позванивало о булыжник.
Ребята, запомните нас, ведь когда-нибудь подрастете и все будете понимать! громко сказал арестант в очках.
Запомним! крикнул Лука.
У ворот завода шибануло в голову чадом.
Качановские мальчишки, дети ассенизаторов и резников, слонялись по заводу, помогали рабочим свежевать трупы, возили на свалку ободранные туловища. Лука с Ваней вошли во двор завода, когда четырнадцатилетний гицель Кузинча привез будку, набитую собаками. Толстое, добродушное лицо его было все в крови только что избили на барахолке. Руками, на которых собачьи зубы оставили следы, он прикладывал
медные пятаки под маленькие глазки, лишенные век.
Выгружай, ребята, товар! Только с опаской злющие. Стражники, а не собаки! весело выговаривал он вспухшими от побоев губами.
Был он прост, приветлив безо всякой фальши, которую дети всегда хорошо чувствуют, и особенно у взрослых. За простоту Лука любил и выделял Кузинчу среди своих многочисленных сверстников на заводе.
Ваня приблизился к будке. Короткая шерсть на собаках выгорела, как июньская трава, глаза их злобно блестели.
Алешка Контуженный железными клещами выхватывал собак из будки; они выли, сжимались в комок, мячами прыгали кверху, пытались вырваться. У Контуженного тряслись руки, ноги, губы. Кузинча убивал собаку ударом железной трубы по голове.
Здоров, Алексей-наследник Дай табаку, пираты хотят курить, попросил Лука.
Снимайте шкурки, тогда дам. Привыкайте к тому, что в жизни за все надо платить.
Мальчишки взяли изъеденные точильным камнем ножи. Алешка прыгающими пальцами отсыпал им едкого, крупно нарезанного самосада. Собаки были еще теплые, но привычные руки быстро сдирали шкуры и бросали освежеванные туши под стенку.
Незаметно подошел Кузинча и без всякой на то причины выругался. Контуженный ответил ему крепкими словами. После этого Кузинча мирно спросил, как они проведут вечер, а Контуженный так же мирно ответил.
Ваня нахмурился. Ему вспомнилось, как однажды, возвращаясь из школы, встретил он на улице ломовых извозчиков, безобразно ругавшихся. Он прошел мимо, недоумевая, почему взрослые люди прибегают к столь мерзким словам. Впереди него семенила женщина с девочкой, и он слышал, как девочка сказала: «Мама, в Чарусе у нас много нерусских, не поймешь, что они говорят».
Кузинча, растянув толстые губы в улыбку, снова выругался.
Братцы, если ругаться будете, я вам не товарищ, резко сказал Ваня.
Ну и пошел вон! Дурак! прикрикнул Контуженный.
Ваня ушел, не окликнув Луку, и этим очень обидел товарища.
Два солдата, странно похожие друг на друга одинаковым выражением лиц, привели трех лошадей двух чалых и одну вороную в загаре. Поправляя очки, пришел, как всегда пьяненький, ветеринар, похлопал коней по крупам, сказал:
Лукашка, веди на конюшню, а гнедого и двоих чубарых давай сюда.
На заводе для работы держали семь сапных лошадей. Но корма в достатке не было, поэтому мальчишки угоняли лошадей в степь, пасти. Когда на завод приводили лошадей более исправных, то старых, исхудавших, убивали.
Лука привязал дрожащих лошадей, позвал:
Дядя Степан!
Играя молотом, вышел Скуратов. Лука пытался ввести коня в завод, но конь, напуганный запахом крови, храпел, приседал на задние ноги, не хотел идти. Кузинча ударами окованного на концах барка вогнал коня в коридор.
Молот описал сверкающий круг и, как на наковальню, упал на широкий, меченный белой звездой лоб коня. Глаза коня подернулись поволокой, напряженно вытянулись ноги. Рядом с чалым, тяжело вздохнув, упала жеребая кобыла и отбросила широкие копыта, украшенные полумесяцами истертых подков.