Строй «преображенцев» стоял не шевелясь. Видимо, после Сенатской площади, когда они стреляли в спину своим товарищам, веры в прощение уже не было.
Никак нет, господин штабс-капитан, вышел из строя пожилой солдат с капральскими нашивками и полным «бантом» медалей. Не можем мы с вами пойти. Вы-то, может быть, и добрый человек, но есть и другие, повыше вас. И ваши нас не примут и наши будут предателями считать. Лучше вы нас из стен-то выведите, чтобы землю святую не пачкать, да расстреляйте. Не хочется мне, на старости-то лет, повешенным быть.
Николай в растерянности оглянулся на своих солдат. Было видно, что сапёры готовы переколоть военнопленных штыками, но ждали команды.
Сын мой, вдруг раздался сзади голос игумена, которого, вроде бы, не должно было быть на построении. Пусть они, кто хочет, здесь останутся.
Тут? удивлённо спросил Клеопин. Монахами?
Старенький игумен грустно улыбнулся Николаю:
Станут ли иноками не ведаю. На то воля Божья. А ты их здесь оставь, в монастыре. Пусть трудниками побудут. Дел у нас много, а мнихи мои старые да хворые. А там как Бог даст.
Трудниками? недоверчиво спросил штабс-капитан, переводя взгляд на «преображенцев». Да много ли такие наработают?
Странное дело! Из нестройной трёхрядной шеренги, державшейся на месте только за счёт злости и старой закалки, мятежная команда вдруг превратилась в нечто сплочённое. Солдаты-мятежники расправили плечи и посмотрели на мир неожиданно уверенно.
Сколько отец-настоятель прикажет, столько и наработаем, сказал старый капрал и, не дожидаясь разрешения, подошёл под благословление старца.
Штабс-капитан даже опешил от такой наглости, но говорить ничего не стал, потому что сам настоятель негромко, но твёрдо прикрикнул на остальных «преображенцев», собравшихся подойти к руке владыки: «Стойте-стойте, дети мои! Подождите немного... А ну, встать в строй!»
Владыка, какая тут самая грязная работа? спросил Клеопин.
Ну, какая же работа, та самая, нужник чистить, повеселел настоятель. Как в сортир ходить, так все горазды, а как чистить так и не найти никого.
Очень вас прошу, батюшка, отправьте на неё вон того капрала, указал штабс-капитан на старого солдата. Я думаю, что и вы, и он поймёте, почему...
Понимаю, кротко сказал настоятель и уже другим, командирским, тоном сказал: Капрал, выйти из строя на два шага!
Капрал, ожидавший обязательной экзекуции шпицрутенов в десять, радостно вышел из строя, чеканя шаг босыми ногами.
Возьмёшь с собой человек пять да пойдёшь по этой дорожке к отцу-келарю. Скажешь, настоятель велел вам обувку найти да нужник вычистить. Выполняй!
Рады стараться, Ваше Превосходительство, пуча глаза от усердия рявкнул
Слегка искривлённый, заточенный, как боевая шпага, с зубьями на тыльной стороне (правда, их оставалось гораздо меньше, нежели предписанных по артикулу), сапёрный тесак образца 1797 года верой и правдой служил Николаю Сумарокову четыре года. Сколько им жердей перепилено, окопов нарыто! Людей, вот, правда, ещё не приводилось им убивать. Пистолет, захваченный у неприятеля, был аглицкой работы... Оставить такое оружие казалось просто кощунством.
Эх, тяжесть всё это излишняя, вздохнул монах. Тесак-то ещё ладно. Веток там нарубить, в костре поковыряться. Так у меня с собой топорик маленький есть. Хватило бы на двоих, не по дрова идём! А пистолет-то зачем в лес тащишь? Медведя не убьёшь, а только озлобишь... Охотиться так тоже не с руки. Оставил бы ты его, что ли?
Вот уж, скривился юнкер. Да без пистолета и тесака я всё равно что голый!
Ладно, не стал спорить Пахомий с упрямцем. Ну, ты хоть их закрепи не так, как нацепил. А не то будешь всю дорогу тесак свой да пистолет держать. В болоте так пойдёшь, ну, пойдёшь вниз, как солдатик оловянный... И назад не передвигай, а то опять же всю дорогу будет оружие тебя же по жопе лупить! Эх, горе ты луковое... Гляди, как надо...
Брат Пахомий помог юнкеру укрепить и тесак, и пистолет поверх ранца, там, где положено быть фляге. А вот флягу он присоветовал вообще убрать подальше, чтобы не было соблазна пить слишком часто. Запас крупы, сухарей и соли разложили поровну в заплечный мешок монаха и армейский ранец Николая. Ранец монаху тоже не нравился тяжёл, но уговаривать юнкера поменять его на мешок он даже и не пытался. В конце концов, парень потом и сам всё поймёт!
Как и предполагалось, из обители вышли на самом рассвете. Когда же зашли в лес, то инок, остановившись на некое время, прочёл краткую молитву. Сумароков, хоть считающий себя православным и верующим (а как же иначе?), но не отличавшийся особой набожностью, терпеливо ждал. То, что монах не начнёт пути без молитвы, он вообще-то ожидал. Но вот дальнейшие действия Пахомия изрядно удивили молодого солдата! Монах вытащил из заплечного мешка горбушку хлеба, положил её на пенёк и негромко пробормотал:
Дедушка лесовик, прими хлебушко да дай нам дорожки прямой да гладкой. Водочки-то, уж прости, нонеча нету, но ужотка поднесу.
Потом, сочтя миссию выполненной, старик забросил свой «сидор» за плечи и пошёл неторопливым, но чётким и размеренным шагом.
Брат Пахомий, а чего это ты сделал? не утерпев, спросил Николай, пытаясь приноровиться к шагам монаха. Но тот только отмахнулся.