Я разжал пальцы и продемонстрировал острозаточенную стальную полоску. Джеймс сглотнул. Не мог отвести глаз от возможной причины своей смерти. В красках себе представил, как, заливая гальку красненьким, рухнет в прибрежную грязь.
Я прошу прощения у князя! он вмиг сориентировался и все понял. Подарок желаю вручить! Или за коней цену вдвое поднять!
Иди на хрен, англичанин! я развернулся к нему спиной и окликнул турецких солдат, державших лошадей. Эй, аскеры! Где тут барышник
Зашагал, слегка покачиваясь, прижав руку к болевшему ребру. Солдаты, привыкшие к подобным сценам в исполнении черкесов, бодро семенили рядом, удерживая коней.
Да, кто он такой! раздался в спину голос Джеймса.
Я Зелим-бей! резко объяснил я, повернувшись. Запомни это имя!
Эта сволочь запомнила. Записала на манжетах. И чтобы не обмишуриться, отправила меня отдыхать на бак, когда мы отплыли. Можно подумать, уязвил! Напротив, обрадовал! Вернул в родную стихию! И плевать, что вокруг сновали англичане-матросы. Меня они обходили стороной. Обращались с почтением. Слухи о нашей стычке с фрахтователем быстро разошлись. И я сам по себе в глазах других превратился в угрозу. Два месяца на Кавказе меня основательно переменили. Придали уверенности в себе. Превратили в черкеса. Люди это безошибочно чувствовали. Словно воздух вокруг меня пропитался феромонами, подающими сигнал опасности.
В Трабзоне было также. Мы не нуждались ни в Ахмете, ни в телохранителях, чтобы дойти до конспиративного дома англичан. От нас со Спенсером шарахались, как от прокаженных. Его это необычайно веселило. Белла, который нас поторапливал, скорее напрягало. Похоже, он уже сожалел о том, что с первого мгновения нашего знакомства явно погорячился.
Стюарт снова встретил нас, как и в прошлый приезд, чубуками и кофе. Всем своим видом выражал восхищение. На меня поглядывал с ноткой легкого недоумения, пока Спенсер кратко пересказывал этапы нашей кавказской эпопеи. Задавал мне уточняющие вопросы, но не пытался ловить на противоречиях. Вежливо попросил меня проследовать в соседнюю комнату, чтобы изложить на бумаге все подробности.
Я с удовольствием воспользовался его предложением. С небольшим перерывом на обед и ужин долго писал отчет. Причем, в двух экземплярах. Один для англичан, другой для Фонтона. Оставалось лишь придумать, как связаться с русскими. Мне отчаянно не хотелось обращаться за помощью к консулу Герси. Но какой у меня выбор?
Было и другое дело. Я не забыл свою идею написать письмо на имя лорда Палмерстона. Разговоры между Спенсером и Стюартом, свидетелем которых я стал, ясно показывали: группа англичан, сплотившаяся вокруг лорда Понсонби и выдвинув Уркварта как идеолога, настроена более чем решительно. Планировала активизировать деятельность агентов. Считая миссию Спенсера выдающимся успехом, она нацелилась на отправку оружия и кураторов на Северный Кавказ. В воздухе витал запах авантюры. Быть может, даже не согласованной с Лондоном.
Итак, письмо лорду Палмерстону. Моя единственная возможность что-то всерьез изменить. Если верно понятие «механизм принятия внешнеполитических решений», то Генри Джон Темпл, министр иностранных дел и, возможно, самый влиятельный человек Британской Империи, именно тот элемент этого механизма, который способен предотвратить страшное. Меня не оставляло предчувствие, что кавказский узел все сильнее и сильнее затягивался руками таких людей, как Понсонби, Уркварт, Стюарт, Белл и даже Эдмонд.
Изложил на бумаге все положенные формулы вежливого обращения к большому начальнику и кратко обрисовал свое участие в миссии Спенсера. Четко обозначил себя как ревностного агента на службе короны, для которого
интересы Империи стали смыслом жизни. Далее без обиняков написал:
«Сэр! Лорд Понсонби усвоил странную манеру доводить до Лондона ту правду, которая ему интересна. Отчеты его агентов, с которыми вас, без сомнения, знакомят, рисуют искаженную картину происходящего на Кавказе. Умаляют успехи русских, возвеличивают победы черкесов. Позволю себе выразить сомнение в возможности принятия взвешенных решений на основе недостоверных данных. Прошу простить меня за дерзость. Я вовсе не пытаюсь усомниться в Вашем политическом чутье. Но, быть может, это самое чутье подскажет Вам, что действия посла Британии далеки от задач внешней политики Империи и определяются расчетами внутренней политической борьбы? И конечная цель лорда Понсонби и его клевретов состоит в том, чтобы не возвысить Британию в глазах всего мира, а свалить кабинет сэра Уильяма Лэма?»[1]
Я довольно крякнул. Это я удачно ввернул про извечную грызню за власть английского истеблишмента. Теперь нужны доказательства.
«Оставляя в стороне вольную трактовку намерений России добраться до Индии, спешу поделиться с Вами своими выводами от увиденного в Черкесии. Этот край давно объят войной. Но наивно предполагать, что черкесы спустятся со своих гор и станут грозить России в ее внутренних губерниях. Кроме этих гор их ничего не интересует. Как мы пытаемся сейчас использовать черкесов против России, так и они используют нас, чтобы получать бесплатно порох, свинец и золото. Никакой Черкесии под английским протекторатом не будет. Стоит нам предпринять подобные шаги, они развернутся и начнут сражаться с нами, как до этого сражались с русскими. Но их борьба подобна укусам слепней, а не атаке пчелиного роя. Она доставит России неприятностей, но не опрокинет ее. А вот наши усилия выглядеть защитниками народов Кавказа, в случае неудачи, обернутся против нас самих же, выставив пустыми мечтателями».