Я зашагал по улице, чувствуя, как прохожие расступаются передо мной. Никто не смел встречаться со мной взглядом. Моя форма говорила сама за себя я был воплощением государственной мощи, карающим мечом партии.
Впереди был еще один день служения Родине. День, когда я снова встану на защиту социализма от его врагов. И я был готов к этому. Готов допрашивать, готов выбивать признания, готов отправлять предателей туда, где им самое место в лагеря или к стенке.
Потому что я майор госбезопасности (спецзвание, соответствующее воинскому званию комбрига) Виктор Соколов. И я народ.
С этими мыслями я направился к зданию Лубянки, где меня ждал очередной допрос. Сегодня я снова докажу свою преданность партии и лично товарищу Сталину. И горе тому, кто встанет у меня на пути.
Здание Лубянки возвышалось передо мной, внушительное и грозное. Его желтые стены, казалось, впитали страх тысяч людей, прошедших через эти двери. Я вдохнул полной грудью, чувствуя прилив адреналина. Здесь я был в своей стихии.
Поднимаясь по ступеням, я заметил, как несколько гражданских торопливо перешли на другую сторону улицы, избегая даже случайного взгляда на здание НКВД. Их страх был почти осязаемым, и я ощутил знакомое чувство власти. Мы были щитом и мечом революции, и народ должен был бояться нас. Страх порождает послушание, а послушание необходимо для построения нового общества.
У входа я кивнул часовому, который вытянулся по струнке. Его взгляд был полон смеси страха и уважения. Даже здесь, среди своих, моя форма и звание вызывали трепет. Я прошел через массивные двери, и звуки внешнего мира остались позади. Здесь царила особая атмосфера смесь напряжения, секретности и холодной эффективности.
Коридоры Лубянки были наполнены приглушенными голосами и торопливыми шагами. Сотрудники спешили по своим делам, избегая лишних разговоров и взглядов. Каждый знал: любое неосторожное слово может стоить карьеры, а то и жизни. Я шел уверенным шагом, чувствуя, как расступаются передо мной.
Подойдя к своему кабинету, я остановился перед дверью. Три быстрых удара, пауза, еще два наш секретный код. Только после этого я достал ключ и открыл дверь. Паранойя? Нет, необходимая предосторожность. В нашей работе нельзя быть слишком осторожным.
Войдя в кабинет, я первым делом подошел к сейфу. Набрав комбинацию, я достал папку с делом сегодняшнего подозреваемого. Александр Петров, 42 года, инженер на оборонном заводе. Подозревается в саботаже и шпионаже в пользу Германии. Интересный случай.
Я открыл папку и начал изучать документы. Доносы коллег, показания соседей, отчеты наружного наблюдения все указывало на вину Петрова. Но мне нужно было признание. Признание царица доказательств, как говорил товарищ Вышинский.
Пока я изучал дело, в дверь постучали. Это был мой помощник, молодой лейтенант Смирнов.
"Товарищ майор, подозреваемый доставлен и ждет в комнате допросов," - доложил он, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Я кивнул. "Хорошо. Подготовьте все необходимое. И не забудьте специальные чернила для протокола."
Смирнов поспешно удалился. Я знал, что он боится меня, и это было правильно. Страх делает людей эффективными.
Я достал из ящика стола небольшую бутылочку с чернилами. Эти чернила были нашим секретным оружием текст, написанный ими, исчезал через несколько часов, не оставляя следов. Идеально для предварительных признаний, которые потом можно было изменить или уничтожить.
Собрав все необходимые документы, я направился в комнату допросов. По пути я мысленно готовился к предстоящему разговору, выстраивая стратегию. Каждый допрос это поединок умов, игра в кошки-мышки, где я всегда должен быть на шаг впереди.
Перед
тем как войти, я сделал глубокий вдох, настраиваясь на нужный лад. Затем я открыл дверь и вошел в комнату.
Петров сидел за столом, сгорбившись и опустив голову. Он выглядел измученным несколько дней в камере предварительного заключения сделали свое дело. Когда я вошел, он вздрогнул и поднял глаза. В них читался страх, но также и какое-то упрямство. Что ж, посмотрим, надолго ли его хватит.
"Доброе утро, гражданин Петров," - сказал я спокойным, почти дружелюбным тоном, садясь напротив него. "Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы к нашей беседе."
Петров смотрел на меня с недоумением. Он явно ожидал криков и угроз с первой минуты. Но я предпочитал начинать мягко. Это всегда сбивало их с толку.
"Я. я не понимаю, в чем меня обвиняют," - пробормотал он. "Я честный советский гражданин, я не сделал ничего плохого."
Я улыбнулся. Все они так говорят поначалу. "Конечно-конечно, я уверен, что это просто недоразумение. Давайте вместе разберемся, что произошло."
Я открыл папку и начал задавать вопросы. Сначала простые о его работе, семье, друзьях. Петров отвечал неуверенно, но старался держаться спокойно. Я внимательно следил за каждым его движением, каждым изменением в голосе. Его мимика и жесты поможет мне понять, как он отвечает правду на простые общеизвестные вопросы.
Постепенно я начал закручивать гайки. Вопросы становились все более конкретными, все более обвиняющими. Я упоминал даты, имена, события, о которых он не мог знать. С каждым вопросом Петров бледнел все больше.