сказки! глаза его засияли, но плечи почему-то поникли. Вот только
Что?
Только я перестал верить в то, о чём хочу писать. Юноша потупился. Знаете, мистер домовой, я подрабатываю здесь, когда в колледже каникулы. Ко мне приходят люди, заказывают выпивку, делятся всяким Один вот владелец машиностроительного завода. Недоплачивает своим рабочим и сам же этим хвастается. Другой разных девушек приглашает и каждой рассказывает, что она у него единственная при этом так хитро подмигивает мне, мол, учись, парень. Третий мечтает простите, очистить Британию от всякого сброда, то есть от вас, волшебных существ, будто Простите ещё раз, это он так формулирует не я. Я только слушаю. И мне часто кажется, что добро теперь никому не нужно. Его будто и не существует вовсе.
Разговор вышел за пределы понимания. Если бы Оскар разгадал, в чём нуждаются люди, то не сидел бы ночами на дереве.
Вы не верите в добро, сэр? переспросил он на всякий случай.
Не то что бы юноша бездумно застучал пальцами по стойке, как по клавишам пишущей машинки. Только я всё чаще наблюдаю, как поступки измеряют не добротой, а количеством цифр в чеке.
Подумать над ответом Оскар не успел. Он выпил только половину молока, но на стакан уже упала тяжёлая тень. Тот другой, с усиками, тени почти не отбрасывал; он остался наблюдать с другой стороны барной стойки.
Мистер Клэптон! с преувеличенным воодушевлением воскликнул юноша. А я тут друга пригласил погреться. Вы ведь не возражаете?
Возражаю, бабочка не поворачивалась к Оскару. Для кого я табличку заказывал? Мне тут не нужно такое всякое Пусть он уйдёт!
Но, сэр! Других посетителей пока нет что плохого
Не нужно меня трогать.
Последнюю фразу произнёс Оскар. Неспешно допив угощение, он выудил из пустого стакана бумажный зонтик, засунул его себе за ухо и повернулся к охраннику.
Меня пригласили, попытался мирно объяснить он. Поэтому я не уйду. Будьте добры, уберите вашу руку с моего локтя.
Охранник лишь крепче сжал пальцы и сам виноват спросил:
А если не уберу?
Мне жаль, что вас уволили, сэр.
Толпа на улицах редела. Дети напротив галантереи допевали последний куплет «Тихой ночи», чтобы разбежаться по домам на этот раз кудрявый юноша их даже не заметил.
Не берите в голову, мистер домовой, я сам виноват. Он вновь натянул свой защитный кокон, отражающий веселье.
Я виноват, сэр, возразил Оскар. Не стоило мне вытирать стойку охранником.
Вы ничего не сломали: ни столов, ни носов, ни пальцев. Они даже штраф не смогут выкатить. Это мне не стоило называть шефа узколобым кретином, но чёрт побери, это было приятно! Юноша коротко рассмеялся. Ну да ладно. Всё равно скоро учёба начнётся, а летом я себе другую работу найду. Знаете, я ведь специально устроился в бар, чтобы собирать истории но вместо вдохновения пришла опустошённость.
Дальше они шли молча. Ровно, одинаково, без прыжков через сугробы и танцев с фонарями. Неслучившееся чудо 34 думало о своём, а Оскар пытался распробовать на вкус это новое для него чувство: неловкость.
Почему вы пригласили меня? спросил Оскар, когда они подошли к дому двенадцать на Брентон-стрит. Нарушили правила, рисковали местом. Ради чего?
Юноша пожал плечами.
Потому что всё это несправедливо. Вот вы про выбор говорили, а разве он есть? Могу ли я выбирать свою судьбу, если рядом с моей фамилией никому до сегодняшнего дня не хотелось ставить «сэр»?
Разве можете вы все вы ходить, куда пожелаете, жить в больших домах и заводить собственных слуг? Или выбрать профессию престижнее, чем курьер, почтальон или водитель?
Люди забавные. До сих пор верят, что это они устанавливают правила. Оскар мог бы многое ему ответить. Мог бы сказать, что ему не сдались ни визиты в бар, ни фальшивое признание, ни почёт. Что невозможно угнетать тех, кто никогда, с начала времён, не считал себя ниже человека. Что справедливость не в условностях, а равноправие каждый трактует по-своему часто, ошибочно. И уж явно не стоило жертвовать заработком ради надуманных принципов, но вдруг
Вдруг его осенило.
Сэр, Оскар прокашлялся. Для меня ещё никто не совершал такого доброго и бескорыстного поступка. Сегодня вы вернули мне веру в хороших людей.
Что? Юноша вздрогнул.
Да, сэр. Я, кхм, признателен и счастлив.
Но Правда?
Для пущей убедительности Оскар два раза кивнул.
Безусловно. Это был самый нужный и самый добрый поступок. Я сохраню воспоминание о нём на всю жизнь.
У юноши порозовели кончики ушей. Кажется, он едва удерживался, чтобы не начать рисовать ботинком узоры на снегу.
Если так, мне приятно
Вот! Словно наблюдая за собой со стороны (и испытывая смесь возмущения и ужаса), Оскар отвернул полу сюртука и достал жестяную коробку с самым воздушным, самым мягким и волшебно ванильным печеньем мадлен. Вообще-то он планировал достать одно печенье. И сам не понял, почему протянул юноше всю коробку. Держите, сэр.
М-мне? Чудо 34 на полдюйма приподняло крышку и приникло ноздрями к источнику восхитительного аромата.
Вам, сэр.
Спа Но нет же!
Да, сэр.
Это в благодарность?
Оскар на миг задумался. На этот раз он сказал абсолютную правду: