Должно быть, в этом что-то есть, продолжил я, постепенно гася голос.
Штейнберг посуровел.
Какая политика ждет комсомольцев в столь интересный год? спросил хозяин.
Очень опасно. Не стоит ни давать надежд, ни говорить лишнее.
Нас всех ждёт ускорение.
Хм. Прогрессивно. ВЛКСМ ускорит КПСС, а КПСС ускорит Советское
государство. Все мы так ускоримся, что отправим в космос не только мужчину, женщину и собаку, но и
Сарказм прервался возвращением Лиры. Она мягким взглядом осудила моего обидчика. Фух, я чувствую себя грязным. Нелюбовь власти к интеллигенции взаимная, но не хотелось проверять это будучи на чьей-то стороне.
Выставка прекрасна, не правда ли?
Да, Лира, всё замечательно. Много металла. Абстракции.
Абстракции, игриво повторила Лира. Кажется, у тебя был какой-то вопрос, желаемый для обсуждения. Поторопись, а то изнемогаю от нетерпения.
Борис, есть ли место, где можно уединиться?
Ну разве что в спальне, указал на дверь.
Мы скоро вернемся, обещаю.
Борис нейтрально кивнул.
В небольшой комнате мы расположились. Совсем не то, о чем можно было мечтать. Будто вернулся в подростковые годы, сижу на кровати и пытаюсь выразить чувства.
Лира, назови ещё раз свое предложение.
Она подняла бровь, поставила бокал на тумбу.
Ты же всё прекрасно помнишь. Брак по расчету. Штамп в паспорте, и оба свободны делать что угодно. Хотя бы пять лет вместе побыть, а потом можно и на развод подать. Неужели для тебя важно вести эту излишнюю дипломатию?
Конечно. Ты ушла из домой заплаканная, Григорий Максимович это увидел и посчитал, что я тебя обидел.
То есть как? Как обидел?
Изнасиловал, если тебе так важны подробности.
Лира поднесла руку ко рту.
Какая глупость! Я обязательно перед ним объяснюсь.
Неважно, поверь. То, что ты услышишь сейчас, намного важнее.
Надеюсь! Сорвал меня со встречи с исчезающей в диком шиповнике, вырвал из компании замечательных людей. Что дальше, товарищ Озёров?
Велихов. Меня зовут Андрей Велихов. Фамилия Озёров не моя.
Лира замерла в улыбке.
Наверное, у тебя с отчимом и правда очень сложные отношения, заявила она. Ты никогда раньше не называл настоящую фамилию.
Григорий Максимович не мой отчим. Я вообще не должен здесь быть. Мир, из которого прибыл, уничтожен.
У Лиры улыбка на лице мутировала каждую секунду: от смущения до иронии, от иронии к напряжению, от напряжения к непониманию.
Должно быть, ты решил надо мной пошутить.
Нет.
Тогда ты стал чудаком.
Нет, Лира. Послушай меня внимательно. Вчера ты просила выслушать, а сейчас настал твой черед. Это справедливо?
Ну так смущению Лиры не было предела. Надеюсь, ты не буйный. Вроде как не пил сегодня. Хорошо. Выслушаю. Всё, я готова.
И тогда принялся рассказывать невероятную историю, где конец для слушательницы оказывается не возникшим ещё событием. Сложно, когда тебе рассказывают историю о будущем. Но мне пришлось пойти в ва-банк. Я твердо решил действовать, и Лира, судя по частым репликам Курочки, весьма эмпатична на чудачества. Если всё пойдет не так, как представлялось в голове, то спишу на бред, слабость от переутомления и жалкую попытку привлечь её внимание. Вряд ли кто-то поверит Лире в обвинении о моем сумасшествии. В изнасилование куда вероятнее поверят, чем в то, что Андрей Велихов сошел с ума. Хотя, если вспомнить, как сплетничают в ЦК на Ногинском, то можно с её слов попасть и в психушку.
Я рассказывал всё. Кто, что, когда, где. О том, как жил в России, а не в СССР. О том, что бывшие союзные республики воевали. О том, что войны сомкнулись в одном пучке, сожгли мир. О том, как погибал в метро, как остановившийся поезд в тоннеле пробило ракетой. О том, как оказался в мире 1985 года. Наконец, я рассказал о том, как пришлось выживать в коммунистической Москве, будучи комсомольским номенклатурщиком.
Не жалел деталей. Не стеснялся в масштабности описаний. Лира или пойдет со мной, или будет навсегда выброшена из жизни Велихова, хотел бы того бывший владелец этого тела или нет.
Ты чудак, Андрей. Я люблю чудаков, снова заулыбалась Лира. Колись, кто же тебя так изменил?
Лира! Понимаю, что бредово звучит, но ведь ты же в творческом обществе обитаешь. Тебе же известно, как вчувствоваться в мир других.
Могу представить себе на минуту.
Не думай логикой, Лира. Взгляни на меня. Прочувствуй, загляни внутрь.
Лира долго смотрела в мои глаза, ладонью провела по уже заросшей щеке. Её мучили сомнения, это ясно выражалось в самочувствии и движениях, но она не сбегала, не паниковала и не падала в ступор. За этой изящной манерностью показывалась сила.
Мы общались два дня, как я вернулась в Москву. Мысленно улавливала перемену, но только сейчас поняла, насколько она серьезна. Чужой взгляд. Ты никогда так не смотрел на людей, Андрей. Чужой мне человек в родном теле.
Эх Значит, убедил? мне было тяжело, словно выжали целиком и
полностью.
Не очень. Но я пытливая натура. Я всё разузнаю, засмеялась Лира. Её подчеркнутые брови играли со мной. Тяжело признаваться в шизофрении.
Нет у меня никакой шизофрении.
Допустим. Но ты заставил меня погрузиться в неуютные мысли.
Тоскливый муд.
Муд?
Настроение такое, внутреннее самочувствие.