К профессору отвезем.
А профессор твой может косить?
Не знаю. Не может, наверное
Ну, все одно Вези. Только коклюшки я с собой возьму.
Федор увез старуху в Москву, а через два месяца написал, что операцию делал самый знаменитый профессор, что Анна Власьевна ВИДИТ. Потихоньку вертит коклюшками, а присмотреть за ней некому. Москва ей не понравилась: «не ослепнешь, так оглохнешь», и что через неделю думает он отвезти Анну Власьевну на Ярославский вокзал и посадить в поезд.
Но старуха приехала раньше, не вытерпела.
В стеклянный осенний день на полустанке вылезла она из вагона. Шофер закричал с грузовика: «Садись, подвезу, бабушка. Тут ближе 10 верст нет деревень»
Спасибо, сынок. Я и пешей дойду
По тропке вдоль серых больших стогов дошла она до своей деревни. На околице хмурый бондарь стругал доски для огромного бака.
Где тут Волоховы живут?
Тут полсела Волоховых
Дом с красной крышей, баили
Тут полсела с красной крышей
Обиженная Анна Власьевна с трудом добралась до своей избы: изба была почти в середине «порядка», а не с краю, как раньше. Дверь закрыта хозяева в поле. Анна Власьевна зажмурила глаза, нащупала щеколду, отворила. Вошла, оглянулась: кровать была совсем такая, как думала Анна Власьевна, а вот комод нет: лак подался и замки какие-то легкие. Подошла к зеркалу, поджала губы: от годов-то никуда не уйдешь. А нет: старенькая, а румяная.
Анна Власьевна повернулась, открыла ящик комода и обомлела: кружево «пава и древо», того самого хитрейшего узора, что когда-то сгубил глаза Анны Власьевны, что выплела она теперь в Москве артели в подарок, было сложено в ящике комода аккуратными стопочками, приготовлен к сдаче.
Анна Власьевна охнула:
Маманя, маманя, испуганные дочери стояли в дверях
Чье плетение? строго спросила старуха.
Поздравствуемся, маманя
Чье плетение? под ногой Анны Власьевны скрипнула половица.
Наше, маманя Мы с Шуркой
Старая кружевница улыбнулась.
Такую красоту выплесть Молодцы, бабы. Нет, не угаснет наш род Скрыли от старухи уменье свое Гордость мою кружевную хранили
Анна Власьевна заплакала. Вытерла глаза маленькими кулачками, развязала дорожный узелок и достала свое плетенье. Взяла из комода работу дочерей, подошла к окну, сравнила
Я еще елку с оленем составить могу, тихо сказала Анна Власьевна.
Маяковский разговаривает с читателем
Этот «разговор с читателем» в жизни и творчестве Маяковского занимает очень большое место. Между тем, в том, что написано о Маяковском, именно эта сторона его жизни почему-то остается в тени. За исключением Л. Кассиля («На капитанском мостике» в «Альманахе о Маяковском»), никто не рассказал о «разговоре с читателем». Известно, что Маяковский хотел написать книгу о записках, подаваемых читателями во время выступлений поэта, хранил эти записки, сортировал. Книга осталась ненаписанной.
В прошлом году я сделал попытку записать кажущееся мне наиболее интересным из виденного и слышанного. Это мелочи, штрихи на большее записи и не претендуют. За исключением первого факта, который рассказан мне бывшим работником Наркомпроса, все остальное я видел и слышал сам.
Владимир Владимирович, ваше мнение?
Арбуз? задумчиво говорит Маяковский. Блоха? Бей белых! Вот, что нужно для второй буквы азбуки!..
Недавно не дали выступить против есенинщины одному моему товарищу. Гул, крики: «И тебе не дадим. Долой!» Перекрывая обструкцию, гремит Маяковский с трибуны.
Меня вы своим «долоем» с трибуны не сгоните. Всю лирику Есенина
(зал затихает) я уложил бы в две строки бульварного романса:
«Душа моя полна тобой,
А ночь такая лунная».
Хохот. Аплодисменты. Маяковский, наклоняясь к микрофону:
Товарищи радиослушатели! Слушайте, как аплодируют человеку, который выступил против Есенина. Гул. Аплодисменты.
Читайте все!.. Зачем комкаете? Читайте все записки!
Ищу жемчужных зерен.
Начнем, пожалуй. Только вот Полонского и присных нет. От Лефа-то явились, а вот от блефа никого нет.
Я за кружевные занавески на окнах рабочих квартир, начинает Маяковский. Я за канарейку в комнате рабочего! Мещанство не в вещах, мещанство в людях! Мещанство вот в этой папке! Из огромного портфеля вытаскивает Маяковский «революционный» романс Музгиза «а сердце-то в партию тянет». Внимание!
Вот с чем нужно бороться. Против этого контрреволюционного «бубенчика», за изящную жизнь, за красивую жизнь, которую мы вплотную начинаем строить.
Переходим к стихам:
На заводе
Эй, Федоров, кому сдавать смену?
Вот тебе сменщик.
Я станок Игнатову не сдам, Павел Иваныч.
Это почему?
Поломает. Пусть ФЗУ кончит, тогда и к станку идет.
Не глупи, Казакова. Не век же ему тележки возить. В техкружке Игнатов занимался. В остальном, ты подучишь. Ты ведь у нас профессор по фрезерной части.
Как учить, так профессор, а как фотографа в цех звать, так Шпагину снимают. Красивых ищите?