Да, ребята-демократы, сказал он спокойно, но так, что слышали все в комнате. Только чай. Крепкий, сладкий. Кружка эта заговоренная у меня. Из нее чай веселит не хуже чего иного, знаешь ли, но мысли не туманит. А мне есть о чем думать. он сделал небольшую паузу, и в этой паузе повисло что-то серьезное, важное, что он не стал проговаривать. Потом взгляд его снова нашел Берти, и голос стал теплее: Но! Но дома у меня, он подчеркнул слово, много чего есть для настоящих друзей. Так что жду. Особенно тебя, космонавт. Уважаю я космонавтов. Сила. Выносливость. Честь.
И это было уже не просто приглашение, а знак высшего доверия, персональный вызов. Берти кивнул, поняв.
В этот момент из колонки над дверью резко, настойчиво прозвучал сигнал три коротких гудка. Пора. Начинать второе отделение. Магия антракта кончилась. Волшебный круг в гримуборной распался. Улыбки стали дежурными, движения более резкими. «Удачи, Володя!», «В бой!», послышались голоса. И мы разошлись, растворившись в потоке людей, устремившихся к своим местам.
Вторую часть мы смотрели из ложи А, добытая, несомненно, ловкостью лисы и хваткой пантеры. Помимо меня и Берти, в ложе были еще пятеро гостей. Очень известных, даже знаковых персон: два Поэта с большой буквы и три Писателя, чьи лица были знакомы каждому вдумчивому читателю. Писатели сидели чинно, держали марку. А Поэты Поэты явно не теряли времени в антракте. От них попахивало резковатым духом «советского виски» рубль семьдесят за рюмку. Нет денег сиди дома, а буфет это для кого нужно буфет,
ага.
Они перешептывались, чуть покачиваясь, их глаза блестели нездоровым, лихорадочным блеском в полутьме ложи. Один из них, с копной седых волос, пытался что-то шепнуть на ухо Берти о звездах, но космонавт вежливо отстранился, его взгляд был прикован к сцене, где возникала одинокая, хрипящая правдой фигура. Контраст между казенным величием ложи, чинностью Писателей, подвыпившим вдохновением Поэтов и тем, что происходило на сцене был разителен, почти невыносим. Берти сидел неподвижно, и лишь его пальцы чуть постукивали по бархатному подлокотнику кресла в такт знакомому, берущему за душу ритму.
По графику, утвержденному в высоких кабинетах Госконцерта, второе отделение должно было завершиться ровно в двадцать два пятнадцать. Но кто в этом зале, охваченном единым дыханием, помнил о графиках? Публика и Владимир Семенович соскучились друг по другу за долгие месяцы его отсутствия. Эта встреча была сродни долгожданному свиданию, и никому не хотелось ее прерывать. Он пел хрипло, страстно, выворачивая душу. Останавливался, чтобы перевести дыхание или закурить прямо на сцене, под софитами. Начинал рассказывать. Простые, будничные истории обретали под его нажимом масштаб притчи. Смешил вдруг, неожиданно, какой-нибудь абсурдной деталью, и зал хохотал, как один человек. Потом снова пел. И снова рассказывал. Время текло, как густой мед. Тот самый. Мёд Стожар.
Да, осень и зиму он провел не в шумной Москве.
В деревне, признался он, поправляя гитару на колене. Да-да, представляете? Тишина. Снег по крышу. И покой. Он сделал театральную паузу, лукаво прищурившись. Отдыхал? И отдыхал тоже. А еще думал. Много думал.
Зал замер, ловя каждое слово.
И знаете, чем еще занимался? Учился. Всерьёз! Он подчеркнул слово. На повара. Экстерном, между прочим. В самом что ни на есть кулинарном техникуме. Он грациозно склонил голову в сторону Хазанова, сидевшего среди других поздравлявших артистов прямо на сцене. Спасибо за наводку, Гена! Теперь я повар четвертого разряда. Очень, он сделал еще одну паузу, глядя в зал, очень важная профессия!
Взрыв смеха, теплого, понимающего. Он улыбнулся в ответ, но в глазах мелькнула не только шутка, а что-то серьезное, обдуманное.
Планы? переспросил он, отвечая на незримый вопрос зала. Планы огонь! Совсем скоро, семнадцатого мая, вот здесь, в этом самом зале, он стукнул каблуком по сцене, состоится кинопремьера. Мой наш фильм. «Лунный Зверь» Я там режиссер. И артист. Немножко. Будем его представлять. Всем скопом. Со всеми потрохами. Он обвел рукой пространство перед собой. Некоторые из участников, между прочим, присутствуют в зале. Но из скромности просили их не упоминать. Так что гадайте!
По залу прокатился веселый гул, люди оглядывались, пытаясь угадать кто же из сидящих рядом причастен к таинственному «Зверю»?
А потом голос его внезапно стал тише, задумчивее. Потом планирую сменить широты. Круто сменить. Поработать. Годик. В Антарктиде.
Зал ахнул. Невероятно! Шутка?
Кем поработать? он развел руками, снова с лукавой искоркой. Так поваром же! Я ж теперь спец! Вторым поваром, если точно. Буду людей борщом кормить. Рассольником тоже. Харчо. Щи удаются. Гороховый суп с копченостями умею
Снова смех, но уже с оттенком сомнения. Я посмотрел на Ольгу и Надежду, сидевших рядом в ложе. Они едва заметно, но твердо кивнули. Так и есть. Не шутит он. Уже зачислен. Их рук дело. Комсомольская путевка на край света. Во имя чего? Искреннего порыва? Жажды новых впечатлений? Или это был гениальный ход, способ вырваться из надоевшей клетки славы и московских интриг под благовидным, героическим предлогом? Девочки знали ответ, но не спешили делиться.