А в Москве В Москве всё хорошо, но такой рыбы, какую ловит Коста, не ест даже Политбюро. А я ем. Вернее, уже ел. В прошедшем времени. Надеюсь, и в будущем. Иншалла.
Сосед мой, человек лет пятидесяти, поглядывает на меня искоса, решая стоит ли заговаривать с попутчиком, не уронит ли он тем самым собственное достоинство.
Я тоже пригляделся. Лицо простое, рязанское, неглупое. Костюм из «Берёзки», или из двухсотой секции, но не прима-люкс, а так, добротный без излишеств. Галстук заграничный, но консервативный, не кричащий. Стрижка выполненная хорошим, но опять же не слишком смелым мастером. Часы «Полёт», но в золотом корпусе. Всё вместе говорит о том, что передо мной чиновник выше среднего. Ещё не генерал, но в шаге от четвёртого класса.
Решал он минут десять. Счёл меня достойным собеседником во-первых, первым классом кто попало не летает, во-вторых, одет я прилично, не в «большевичкино», в-третьих, пострижен коротко, в-четвёртых, читаю New Scientist прихватил в дорогу.
Э-э-э Вы летите в Москву? спросил попутчик, словно у нас был выбор.
Я опустил журнал на колени.
Да, в Москву.
В Ливии по делам были?
Разумеется. Без дела в Ливию, думаю, мало кто летает.
Никто, подтвердил сосед и протянул руку:
Глебовский, Геннадий Макарович. Центральный Совет профсоюзов.
ВЦСПС? уточнил я.
Да, ВЦСПС.
Большое дело делаете, вежливо ответил я, скрепив слова рукопожатием.
А вы кто, позвольте спросить?
Чижик. Михаил Чижик. Композитор.
Композитор Позвольте, а шахматист Чижик не ваш родственник, случайно?
Это один и тот же человек, скромно признался я. Но шахматист не профессия, в отличие от композитора.
Ну да, ну да. Профсоюза шахматистов нет, верно. Вы на турнире были?
Скорее, готовился к турнирам будущим.
В Ливии?
Почему нет? Средиземноморский климат весьма тому способствует.
Климат, это, конечно, тут он оживился. Мы, в смысле, профсоюзы, хотим устроить на побережье санаторий-профилакторий, для работников строительства. Чтобы люди могли на день-два отдохнуть. Или даже в отпуск не в Союз поехать, а поправить здоровье прямо в санатории. Солнце, воздух, вода. Опять же фрукты. Вы долго пробыли в Ливии?
Полгода. Приблизительно.
О! И как в Ливии с фруктами? Есть?
Я улыбнулся.
В Ливии всё есть. Великая Река уже кормит и поит. А чего вдруг не
хватает так морем до Италии близко. Италия, Греция, Кипр
Он задумался, глядя в иллюминатор, где внизу плыли облака. А я снова вспомнил рыбака Косту, его лодку, тёплое море и то чувство, когда ты понимаешь, что счастье это не то, что будет завтра, а то, что есть сегодня. Прямо сейчас. Пока самолёт ещё не сел.
Лайнер гудел ровно, как мохнатый шмель, летящий на душистый хмель. Шмели, они добрые, если не трогать, учила маменька в детстве.
А вообще Геннадий Макарович Глебовский, профсоюзный вожак с лицом усталого бульдога, вновь стал расспрашивать Сколько примерно уходит в Ливии за месяц? На жизнь? Небось, есть свои нюансы?
Я взглянул на его пальцы, привычно сжимавшие несуществующую трибуну. Казалось, он готовится к экзамену. Прилетит, и начнут ему задавать вопросы, что и как, а много ли он узнал? Судя по состоянию кожи, по тому, что обгорел, а не загорел, пробыл он в Ливии неделю, не больше. Спросят, а он возьмет, и скажет, что шахматный чемпион Чижик проживает столько-то, это он лично рассказал. Уже плюс.
Разно, Геннадий Макарович, ответил я, глядя, как стюардесса, грациозная и безмятежная, как лебедушка на глади пруда, готовит тележку. Уличный торговец финиками, рыбак, выходящий на шаланде за кефалью в залив Сидра, школьный учитель, строитель мечетей все живут в меру отпущенных возможностей и щедрот местного солнца. Не живи бедно, не живи богато живи достойно, говорят мудрые люди. Хотя что есть достойно?
Я помолчал, размышляя о пыльных улочках Бенгази, где достойно это проснуться спокойным и уснуть спокойным.
Но если вам для ваших профсоюзных расчетов, Геннадий Макарович, добавил я, то примерно столько же, сколько и в Союзе. Плюс-минус неведомая величина. Практика она покажет.
Она покажет, вздохнул Геннадий Макарович, и в его вздохе слышалось сомнение, смешанное с готовностью эту практику разоблачить. Вздох человека, привыкшего к твердым цифрам пятилеток и не доверяющего зыбким пескам чужбины.
И тут нас прервала стюардесса. Вид у неё был такой, словно она предлагала не скромную закуску, а амброзию олимпийцев. Улыбка теплая, профессиональная, глаза чуть усталые. Не желаете ли? Бутерброды со шпротами, с беконом, с сыром. И, на выбор: вино, виски или томатный сок. Для начала. Первый класс, всё самое лучшее, она произнесла это с легкой гордостью, словно лично отвечала за престиж державы в небесах.
Виски, решительно, почти командно, сказал товарищ Глебовский, отчеканивая каждую букву. Его взгляд уже предвкушал первую стопку. А я промолчал. Организм, закалённый африканским солнцем и сухим законом, противился даже мыслям об алкоголе. Зачем искушать судьбу?
Но стюардесса, видимо, решила, что молчание знак согласия с солидным соседом. С тем же изяществом она налила и мне аккуратную порцию, грамм двадцать пять, не больше. Золотистая жидкость заплясала в маленьком граненом стаканчике, таком знакомом, таком советском.