Глава пятая
В третий раз безрезультатно обследовав все закоулки Капалы Чарши, не без ухмылки обнаружив, что при виде него местные продавцы начинают поспешно закрывать свои лавчонки, а лоточники разбегаются потревоженными клопами, Баркер наконец-таки признался себе, что практически зашел в тупик. Красавчик, человек ко многому привычный, понимал, что найти иголку в стоге сена дело непростое, но чтобы меняла вот так почти бесследно испарился? Невероятно! Люди очень быстро, сами того не замечая, обрастают знакомыми и приятелями. Даже если кто-то нелюдим и болезненно осторожен, ему не избежать случайных встреч и любопытных взглядов. И будь ты хоть тысячу раз «невидимкой», найдется кто-то внимательный, кто запомнит твое лицо и случайное слово, которое ты обронил, проходя мимо. Особенно памятливы извозчики, цирюльники и лакеи. Ты можешь об этом не догадываться, но брадобрей, имени которого ты так и не удосужился спросить, помнит имя и адрес твоей подружки. Потому что когда-то дождливым вечером, когда ты брился и одеколонился перед свиданием, ты занимал у него зонт, а возвращала его она с мальчишкой-посыльным любителем почесать языком. Это случилось тысячу лет назад, ты давно уже про это забыл, но цирюльник отлично помнит. О! Он, кстати, знает и то, что той ночью вы с ней ссорились так громко, что консьерж он же родной дядя посыльного никак не мог заснуть и что ты орал на весь подъезд «убью, жадная стерва убью». Поэтому не стоит удивляться, что однажды именно
еще одну острую бритву. С такой увлеченностью мужчины любой национальности могут спорить лишь о двух вещах: о спорте и о политике. Чтобы об этом догадаться, не нужно быть полиглотом. А вот соображай Красавчик по-турецки, разобрал бы, что Арбуз грозится немедленно (вот только закончит бриться) упечь куафюра в кутузку. Куафюр, впрочем, выглядел ничуть не напуганным, а наоборот, хозяином положения. Потому что хозяин положения всегда тот, у кого в руках опасная бритва, как ни крути.
Вас, националистов, надо пересажать. А лучше на столбах вешать! Вместе с песьим вашим выродком Мустафой-Кемалем! Кого он из себя мнит? Кого? не обращая внимания на «пляску с бритвами» сердился Арбуз, не шевеля, однако, головой. Песий выродок Мятежник. Хочет он власти пусть ее Получит пулю в лоб или петлю на шею. Вот только других к чему за собой тащить? Амбиции у них! Ишь. Газеты еле-еле по слогам разбирать научились, и все уже в политику норовят. Вот здесь аккуратнее выбрей, в прошлый раз целый клок оставил. И у ноздрей постриги не забудь. Политиканы Султан им, видишь ли, не угодил. Визирь не устраивает. Законы не те! Были бы умнее, сидели бы не высовывались.
Ва-аайбе! Вайбе! Позоришь сам себя, папу своего, дедушку своего позоришь, Альпер-бей! Какой ты после таких слов мужчина? Поди и купи себе юбку и корсет Нет. Я сам сейчас пойду и куплю тебе юбку. И корсет. И панталоны Голову повыше. Еще немного. Да. Так хорошо. Цирюльник подскочил к толстяку и принялся соскребать с жирного подбородка щетину, ловко работая обоими лезвиями и стряхивая серую пену в тазик.
Лезвия летали над горлом и лицом толстяка так быстро, что видны были лишь редкие металлические отблески да по оштукатуренной стене метались веселые «зайчики».
Мустафа-Кемаль-паша всем туркам отец родной! Атам наш! Вот, клянусь матерью, бабушкой и повитухой, только лишь войдет Атам в Истамбул все брошу к шайтану, цирюльню на замок и за ним. Куда скажет туда пойду. С пятнадцатого года, поди, винтовку держать не разучился. Лежит в подвале «маузерочек», весь начищен, смазан, сияет как новенький.
Да и в пулемет ленту заправить смогу. Вот этими руками, цирюльник вытянул перед собой руки (в одной опасная бритва, в другой другая опасная бритва) и повторил: Вот этими руками я сколько гяуров передавил? И передавлю еще больше! Вот чего? Чего они у нас забыли? На улицу выйти тошнит. Одна шваль кругом. Собаки английские, вонючки французские и русины вшивые. Шуршуршур шуршуршур, все шуршат на своем гяурском. Каждый день молю Аллаха, чтобы поскорее пришел наш Мустафа-Кемаль. Всех вышвырнем! До единого! Шуршуршур Шуршуршур! Тьфу!
Лезвия взметнулись вверх и снова замелькали над щеками клиента.
Глупый, невежественный ты человек, Або! Толстяк тяжело вздохнул по всему, разговор этот происходил не впервые. Стрижешь, бреешь, так и стриги себе. Вышвырнет он В политику полез. Ишь. Бородку сделай поровнее. Покороче.
Все! Не буду! Не хочу тебя брить! Цирюльник Абдурахман сын Мухаремма турок до мозга костей не будет мараться о щетину предателя и труса! Ступай от греха подальше, пока я тебя не порешил И денег твоих мне не надо Лезвия, брошенные в пенный тазик, звякнули о край и пошли ко дну.
Толстяк сперва хотел было что-то резкое ответить. Но лишь махнул рукой, вытер кое-как лицо полотенцем, грузно поднялся и, прихрамывая, направился к выходу, даже не прикрыв лысину котелком. Котелок, пальто и тросточку он неудобно держал в одной левой руке. Правый рукав френча был тщательно заправлен в карман брюк.