Командиры, отвесив поклоны генерал-адмиралу, расселись на лавках под зеркалами, закадили глиняными трубками-носогрейками и, ожидая открытия кригсрехта, чаще, чем следовало, посматривали в противоположную сторону зала, где у окна стоял высокий плотный человек, в мундире гвардейского офицера, без всяких отличий. Лицо человека было неясно в сумраке неосвещенной части зала, но тень на стене за столом повторяла конвульсивную дрожь кудрявой головы. По ней и по исполинской фигуре моряки угадали царя или, как ему было угодно именовать себя в стенах Адмиралтейства и на кораблях, шаутбенахта Петра Алексеевича Михайлова.
Близилось зимнее невское утро. Часы на вышке мазанковой башни прозвонили пять раз.
Едва замер отзвук последнего протяжного удара, Апраксин, выйдя из-за стола, направился к угловому окну.
Призванные господа командиры налицо, тихо доложил он. Не пора ли кригсрехт держать нам?
Петр, поворотясь к нему, сказал, растягивая слова:
Вспомнил я, что покойный Федор Алексеевич пред кончиной своей завещал. Наше Российское государство пред многими иными землями преизобилует и людьми способными, которые доныне втуне пребывают. Своих птенцов плодить надобно неустанно, дабы не кланяться вековечно тем ярыжкам заморским. Поручаю исполнение сего тебе, сваток. Вторую навигацкую школу на манер московской учредить на Неве, учить детей в классах математическим искусствам всяким, географии, знанию членов корабельного гола и такелажа
Приметя движение у двери, Петр оборвал разговор. Его круглое лицо сделалось скучным и злым, верхняя губа оттопырилась, выпятив короткие усики.
Он быстро шагнул к столу, куда приближались окруженные гвардейской стражей трое подсудимых: впереди, сурово глядя перед собой, шел высокий, чуть пониже Петра, вице-адмирал Корнелий Крюйс; следом сутулый и длиннорукий капитан-командор Вейбрант Шелтинг, с виноватой улыбкой озирающий моряков; последним, теребя рыжие бакенбарды, третий флагман флота, плешивый и надменный Авраам Рейс.
Стража подвела их к столу. Говор в зале прекратился. Минуту, пока Петр и Апраксин занимали места, длилось молчание.
Изволь вычесть, Гаврило Семенов, об том, что учинено на прошлых кригсрехтах, распорядился генерал-адмирал.
Канцелярист, вскочив, принялся читать протоколы тридцати девяти заседаний чрезвычайного суда над тремя флагманами.
Дело было конфузное. Полугодом ранее эскадра из восьми вымпелов, следуя от Кронштадта к Ревелю под флагом вице-адмирала Крюйса, обнаружила на траверзе острова Гогланд три неприятельских корабля. Шведы, завидя русских, повернули вспять. По сигналу Крюйса эскадра пустилась в погоню. Вблизи Гельсингфорса, когда противник находился на расстоянии пушечного выстрела, флагманский корабль «Рига» сел на камень. Та же участь постигла «Выборг»,
шедший под командованием Шелтинга, и «Эсперанс». Старшим на эскадре остался капитан-командор Рейс. Шведы были в его руках, стоило только взять их корабли на абордаж.
Однако Рейс прекратил преследование, а Крюйс и Шелтинг не отменили его приказа. Шведы, не теряя времени, сломя голову улепетнули в лабиринт шхер. Конфузил завершилась гибелью «Выборга» на каменьях: пятидесятипушечный корабль пришлось разоружить и сжечь. Петр, узнав обо всем, собрался было вздернуть флагманов под рею, но был удержан рассудительным Апраксиным. Генерал-адмирал упросил отложить расправу до закрытия летней кампании на Балтике. Так и порешили.
Тридцать девять суток не утихали жаркие споры в мазанковой башне. Флагманы отпирались, хотя вина их была несомненна. Рейс, как выяснилось, просто-напросто струсил. Шелтинг и Крюйс пренебрегли прямыми обязанностями, о чести флота не помышляли, служили ради жалованья и, копя деньгу, избегали рискованных баталий. Немало навредила Крюйсу вражда с шаутбенахтом галерного флота Боцисом. Оба ненавидели друг друга до такой степени, что Апраксин еще летом писал Петру: «Вице-адмирал и галерный шаутбенахт такую имеют противность, что уже письменно объявили один другого за изменника». Годом раньше истории на камнях Крюйс проворонил три шведских фрегата близ Выборга. Боцис подал о том рапорт, но, не ведая тонкостей лавировки под парусами, не сумел доказать вины вице-адмирала. Рапорт был предан забвению; теперь и его, на горе Крюйсу, извлекли из-под архивного спуда.
По сентенции оказались они виновными, устало закончил канцелярист чтение последнего протокола.
Поднялся, держа лист с приговором, Апраксин.
Вице-адмирал, произнес он ледяным тоном. многократно сказывал нам, что ничего противно Морскому Уставу не учинил, но в кампанию доказал не малыми случаями, что не исполнил долга своего. Посему Апраксин поднес лист ближе, беззвучно пошевелил губами, затем прочел вслух: За сию конфузию и разные преступления обязанностей своих и по несостоятельности оправданий вице-адмирала Корнелиуса Крюйса приговорить на основании перваго артикула к потерянию жизни.