Ну и как? Что там вы решили?
Как сказано, так и сделано, все чин чинарем, ответил Угодников и посмотрел на Горюхина, будто упрекал: «Что за вопрос?»
Ну все-таки? Наверно же, спорили, возмущались, меня костерили вовсю?
Нет, все гладко. Я ведь не лыком шит, Павел Фомич, с важностью произнес Тимофей. Я им так обосновал, что они рты разинули и поверили, что их Артемово для того существовало всю жизнь, чтобы быть, наконец, откормочным совхозом.
Как это? нахмурив брови, с беспокойством спросил председатель.
А чего? весело захихикал Угодников и махнул рукой. Свой скот у них накормленный, а до пригонного какое им дело? У каждого парники, теплички, раньше их никто не везет овощей на рынок. Закусон всегда! и он, подмигнув, захохотал.
Горюхин не принял шутки и, помолчав, попросил, чтобы он по порядку все рассказал о собрании.
А чего? Речей особых не было, раз надо, то надо. Все сделано по справедливости, гладко.
Гладко. Ты не прижимал их, не затыкал рты-то? с пристрастием допытывался Горюхин, и его раздражала беззаботная веселость Угодникова.
Они что, девки, что
ль, прижимать-то их
Насчет девок у тебя, брат, не заржавеет.
Тимофей захохотал и, довольный, крутнул головой.
Погоди ржать-то. Кабы плакать не пришлось, резко одернул его Павел Фомич. Смотри, ты же член правления. Завтра открытое партсобрание, и от вас приедет человек пятнадцать.
Все будет, как сказано.
Горюхин задумался. Его насторожило и обидело, что никто из артемовских мужиков не выступил против отделения.
«Неужели никакого доброго следа не оставил я у них?» думал он. Помолчал и, подняв голову, пристально поглядел на Угодникова, постукивая пальцами по столу.
С этим ладно. Теперь вот что, ты должен помнить, что тебе могут предложить другую работу.
Угодников задвигался на стуле, потом замер, как гончая, почуявшая след зверя, и смотрел на Горюхина с удивлением, морщил лоб, но от проницательного взгляда председателя не ускользнуло, что это притворное удивление. И это было на самом деле так. Угодников ждал, что отделение Артемова может благотворно сказаться на его дальнейшей карьере. Он также знал, что от Горюхина будет многое зависеть, и старался сейчас всем своим видом произвести самое выгодное впечатление.
Так вот, опять заговорил Горюхин, поостерегись насчет этого, и он щелкнул пальцами себе по горлу. Ясно?
Тимофей, не ожидавший такого поворота, изобразил на лице обиду.
Сколько же можно об одном и том же! Я ведь тоже, между прочим, человек! Если так, то и не договорив, с шумом отодвинулся от стола вместе со стулом.
Не кипятись. У меня времени нет. Помолчи и слушай дальше: Зинку-доярку оставь в покое.
Какую еще Зинку? Это же Это же кляуза! Угодников покраснел, вскочил со стула, но Горюхин знал, что эта краска не от стыда.
Сядь, сядь! Угодников сел, а Павел Фомич, еле сдерживая себя, чтобы не накричать на него, строго продолжал: Тебе сказать, что ли? Кто в прошлый четверг ферму проверял? Разве не ты ее в сенник затащил? Тот что-то хотел сказать, но Горюхин стукнул ладонью по столу: Молчи уж. Вот заявление Васьки, Зинкиного мужа. Ведь он тебя на месте поймал, чуть вилами не запорол. Я его тут еле-еле уговорил, чтобы он шума не поднимал, не натаскивал на семью позора и пересудов. Моли бога, что я до парткома не допустил и тоже из-за того, чтобы их семью не позорить.
Угодников пытался перебить Горюхина, возмущенно крутил головой, шумно вздыхал, стараясь показать, что он сам не свой от возведенной на него напраслины.
Ты не ерзай на стуле-то, не ерзай. Ты же, черт этакий, любую бабенку, смазливую и зазевавшуюся, норовишь в угол утащить.
Да ведь не так, не так все и было-то, оправдывался Угодников. Я же просто пошутил. Я человек простой, демократичный, от вас многое взял
Ты сюда меня не приплетай, перебил его Горюхин. Ты же знаешь, что я не пью. А жене своей за всю жизнь даже в мыслях не изменял. Не тащи меня в свою компанию.
А что, неужели уж кого-то и по плечу дружески нельзя похлопать.
Тимка! Тимка! взорвался Горюхин. Не доводи до зла. Не доводи! Кого вздумал обманывать? По плечу похлопать, передразнил он его. Знаю я, по каким местам ты любишь хлопать-то. Тоже мне демократ нашелся. От этой твоей демократии, милок, только раздор в семьях получается. Моли бога, что Вася вгорячах вилами не пырнул. Ведь ты со страху-то, оказывается, через крышу сиганул и, как лось, пер без оглядки напрямик по сугробам.
Угодников сразу сник, замолк, обреченно крутил головой, и было видно, что Горюхин попал в цель. Оба долго молчали.
Ладно, Павел Фомич. Хоть и не так, но был грех Обложили меня там, как волка красными флажками. Понял я.
Горюхин улыбнулся, и Тимофей, заметив это, оживился:
Помирились мы с Васькой. Через полгода молиться будут на меня, как на святого угодника.
Опоздал родиться, теперь на угодников плюют, а не молятся. Пока не уезжай. Нужен еще будешь.
Когда Угодников вышел из кабинета, Горюхин долго смотрел на дверь, чему-то улыбался, качал головой. «Вот ведь знаю, что пустомеля, а вожусь с ним, мысленно рассуждал он. Ни вил в руках сроду не держал, ни за плугом не ходил, а портфель носит, как министр, да еще учит людей, как хлеб выращивать. И вот держу. И ничего не сделаешь, в хозяйстве иной раз и кривой гвоздь пригодится».