Отец-то его Василий Антонович ведь сообразил.
Да, видно, у Петра-первого в душе не все уладилось после Таниного рассказа, и если Зотовых за мразь считают, то магия тут при чем? Зотов деда и спрашивает:
– Как же так?
– А они дураки, - говорит дед.
– Кто?
– Они думают, рабочий - это кто перемазанный и машины не боится. Рабочий из своего корня произошел. А что он сейчас в хомуте - то это он от забывчивости. А когда вспомнит - настанет перемена в жизни.
И дед мне такое рассказал, что у меня глаза на лоб и в животе мороз.
– Раб - это волшебник, - сказал вдруг дед. - Раб - это волхв, кудесник-чудесник, чудеса творит… Был старый народ мидяне, а у них главное племя маги, тайное хранили умение и знание про мироустроение и миротворный круг. А главный из магов звался Раб. Высший умелец. Чтобы рабом стать, надо было семижды семь ступеней пройти среди магов. Потом тех мидян полонили. И маги разбрелись. Потому что каждое дурное племя хотело магов в полон взять и приладить к делу. А пуще всего каждый вождек хотел, чтобы сам Раб ему служил, а он бы похвалялся - мне Раб служит. Ну, на всех вождей Рабов не напасешься, и стали всех пленных мастеров рабами звать. А потом забыли, откуда это слово - раб, и пошло, что раб - живое орудие, машина, и любой пленный стал раб. Да и слово "машина", Петька, тоже от слова "маг"… Теперь гляди - я слова рядом поставлю: раб это маг, и от этих двух слов, запомни, от раба и мага - работа, рабочий - мастеровой - мастер - маэстро - майстер - мистер - во всех языках. Магистр - маг - волшебник, волхв. И над христовой колыбелью три мага стояли, три волхва. И слово "мощь", и слово "машина"… И только раб свободен, потому что он маг. И машину рабочий любит, потому что это последнее место, где свобода ему осталась, последнее прибежище: шестеренки прилажены своими руками и своими руками сотворены, - включай, поехали. И потому магия его и есть богатство, а все остальное ловушка. Вот откуда наш корень и свобода.
И как раз когда отпраздновали столетие со дня нашествия на Русь двунадесяти языков с Наполеоном-анафемой, у меня от жены моей Тани, урожденной Котельниковой, сын родился и был наречен Сергей. В честь отца бабушки, Сергея Панфиловича Громобоева.
Венчал и крестил с некоторым отвращением отец Иосиф. А в дверях стоял господин сыщик и смотрел, как сын мой увеличивает земную тесноту. Но господин сыщик был задумчивый.
Ну ладно.
3
В тысяча девятьсот четырнадцатом Зотов вовсе дылда. Книжек прочел много и ни в чем не уверен. Уверен только в том, что он рабочий, а книжки эти офенские, брошенные, тайные, никому не нужные.
А сколько дед прочел, того сказать никто не может.
Событий не было. Лямку тянул, жену ласкал своевременно. Разве что асташенковскую дочку щупал. Сама попросила первый раз - пьяная.
– Потрогай меня, - говорит.
А Зотову что? Ему не жалко.
А второй раз - когда жена не велела Зотову книжки читать: не маленький, сын растет. Зотов тогда огорчился: спьяну второй раз асташенковскую дочку щупал. Она ему говорит:
– Пойдем туда. Там сено…
Он протрезвел, спрашивает:
– У тебя что, холуев мало?… - И ушел.
Она ему это припомнила. Его тещу Асташенков с работы согнал.
– Прощай, - сказал ей. - У твоей дочки муж дурак. А ты мне было понравилась. Мог я тебя в маркизы произвести?… Мог.
Зотов теще говорит:
– Да у него этих маркиз три штуки.
– Ему виднее, - теща говорит. - А я теперь безработная. А ты дурак.
"Мы-то думали, что только у нас, судьбой потерянных, в каждом сарае собачья свадьба и что свадьбы эти от нашего беспутья. Путь-то наш весь от фабрики, через трактир да за сараи. А оказалось, что и у всех одно - страх домовины да крест в конце пути с надписью: две даты из календаря и между ними тире - полосочка, и в этой тире - вся жизнь. Будто тропочка от прихода до ухода.