И ты тут, вяло отреагировал я. Смерти моей хотите? Сколько времени?
Восемь, брат.
Рядом с мордой Демьяна появилось такое же круглое, но в целом благородно-восточное лицо Казаха.
Орал ты знатно, сообщил он. Мы уж подумали, брат, что каюк тебе, надо скорую звать.
Да, точно. Так перед смертью кричат, мне отец рассказывал, поддакнул Дёма.
И соврал он не мог без этого. Уличить Демьяна во лжи было сложно, врал он также естественно, как дышал, но если следовать нехитрому правилу «не верь ничему», то можно.
Восемь? переспросил я. Ещё полчаса можно подремать.
На работу я всегда выходил в девять, а получаса на сборы даже с учетом быстрого завтрака мне хватало с запасом. Всё равно машина стояла под окнами.
Казах покачал головой.
Сон, наверное, был очень плохой, брат? В девять пятнадцать у нас пары, а ехать сорок пять минут, если торопиться.
Мне очень не нравился этот разговор и не нравились мои собеседники, о которых я почти не вспоминал лет тридцать. Демьян и Жасым были слишком живыми и слишком молодыми на вид как раз такими, какими я их помнил на первых курсах. Но они-то должны были видеть, что я уже старик? Пару месяцев назад я отпраздновал свой пятьдесят восьмой день рождения, и прожитые годы отчетливо выделялись на моем лице и на теле. Они не могли их не заметить. И не могли не понимать, что в моём возрасте о дифференциальном исчислении думать поздновато.
Хорошо, хорошо, встаю.
Лица соседей пропали из поля зрения, я напрягся и сел. Получилось как-то непривычно легко не чувствовалось ни ломоты в суставах, ни пивного брюха, ни давно нетренированной спины. Всё получилось в одно движение и вот я с удивлением осматриваю окружающую меня обстановку.
Я ожидал увидеть либо свою квартиру просторную двушку в одном из человейников Новой Москвы, которую сумел приобрести после третьего развода. Ну или больничную палату если вспомнить, что прихватило меня на улице. Но я видел нашу комнату в общежитии, которую мы делили с Демьяном и Жасымом. И они сами никуда не делись стояли и улыбались. Низкий и какой-то невдалый Дёма и широкий и мощный Казах, который один легко ворочал огромный деревянный шкаф, доставшийся нам от предыдущих поколений студентов. Помниться, он смог на своём горбу и без посторонней помощи протащить по лестничным маршам лифт в общаге вечно не работал холодильник «Юрюзань», купленный нами вскладчину по случаю ещё в сентябре.
Небольшая комнатка пять на три метра с большим окном, у которого настолько рассохлась рама, что на зиму мы завешивали его одеялом. Вон оно лежит на подоконнике видимо, вчера было тепло. Кровать Демьяна как раз под
окном он объяснял это тем, что родом из Заполярья и что ему холод не страшен. Врал, конечно, потому что вечно хлюпал носом, спасаясь водкой с перцем не настойкой, а так, вприкуску. Его угол обклеен поверх обоев журнальными страницами с красотками в купальниках; в следующем году он станет фанатом евродиско и набор картинок изменится на Си Си Кэтч, Сандру, Сабрину, Саманту Фокс и других плохо отличимых внешне певиц с огромными сиськами и узкой талией.
Казах спал напротив меня вдоль стены с дверью в общий с ещё одной комнатой тамбур. У него всё было поскромнее всего лишь тумбочка в изголовье да флаг Казахской ССР на стене; флаг был старого образца, без голубой полосы внизу, зато с названиями республики на русском и казахском языках. Националистом Казах не был, казахский язык знал лишь на уровне отдельных слов, но любил то впечатление, которое этот флаг производил на коменданта и на членов студсовета. Те почему-то были искренне уверены, что красное полотнище с надписью это какое-то выступление против Советской власти, но доказать ничего не могли.
У меня на стене ничего не висело по моим воспоминаниям, до конца первого курса я не нашел ничего достойного, чтобы повесить на свободное место, но, скорее всего, виной тому была моя обычная лень. Вот и порванные обои, которые, по-хорошему, надо бы подклеить, чтобы разрыв не пошёл дальше но они так и остались в этом состоянии, когда я съезжал отсюда. Рядом с кроватью стояла моя кособокая тумбочка, а под ней я нащупал собственные изношенные до дыр тапочки. Глянул вниз и увидел ещё одну хорошо забытую вещь у ножки кровати притулилась сумка из кожи молодого дермантина с ремнем и модной надписью «Спорт».
Я узнавал это всё, словно был здесь буквально вчера. Но ведь прошло уже сорок лет, кому пришло в голову восстанавливать нашу комнату в задрипанной общаге? И что всё это значит?
Эй, поторопись, брат, Рыбка, напомнил Казах.
Демьян уже копался в завалах книг и тетрадей на своей тумбочке видимо, пытался собрать набор для сегодняшних занятий.
Хорошо, брат, откликнулся я.
Вроде он не обижался на такие подколки.
Иди уже, умойся хотя бы, а то на твою морду лица смотреть больно, всё же огрызнулся Казах. И, подумав, добавил: Брат.
Я хмыкнул, но ничего на это не ответил.
Всякие умывальные принадлежности нашлись в ящике тумбочки, а относительно свежее полотенце обычное, вафельное, в клеточку было обмотано вокруг никелированной спинки кровати. Ванная у нас была общая на обе комнаты нашего блока, туда вела узкая дверь из тамбура мне пришлось подождать, пока наши соседи, два татарина откуда-то из Башкирии, не пройдут на выход. Вот эти как раз были националистами, хотя всячески маскировались. Но при этом почти постоянно лопотали по-татарски, не пили спиртное, не ели свинину и не делились посылками с родины с очень вкусными судя по запаху эчпочмаками.