Сидеть весь день голодным я не собирался, поэтому сбегал в «наш» то есть ближайший продуктовый. У меня был многолетний опыт самообеспечения, и я сосредоточился на продуктах, которые можно было приготовить сейчас или в самом ближайшем будущем или съесть в сыром виде. Цены поначалу испугали, но всё обошлось по-божески из своего невеликого запаса в полсотни рублей я отдал всего лишь пятерку с мелочью. Впрочем, я давно уяснил, что еда это важно. Гораздо важнее, чем какие-то деньги.
Я картошки пожарил и сосисок отварил, рассказал я Алле. Но если тебе это не нравится, могу какую-нибудь кашу сварганить, если ты подождешь. Есть гречка и пшено. Ну и чай с пряниками.
Какой продвинутый первокурсник пошел, притворно восхитилась она. Не надо каши, давай сюда свою картошку с сосисками. Кажется, я действительно голодная, как лошадь.
Но я не дал ей ограничиться одной картошкой с сосисками. Быстро порезал огурец и помидор, заправил это дело небольшими колечками лука и постного масла, посолил, добавил зелени и выложил получившийся салат на край большой тарелки. В сочетании с желтой подрумяненной картошкой и розоватыми сосисками этот набор смотрелся очень неплохо.
Мои действия не остались без благодарности. Алла ткнула туда-сюда вилкой, отправила еду в рот, прожевала.
А ты неплохо готовишь, сказала она. Надо к тебе почаще заходить в гости. Ведь ты не откажешься накормить голодную девушку?
Не откажусь, ухмыльнулся я. Но я подумаю о том, сколько это будет стоить. Сегодня всё бесплатно, потому что рекламная акция ну и потому что я всё ещё спасаю попавшую в беду принцессу. А рыцари, как известно, с дам денег не берут.
Она прыснула.
Тоже мне, рыцарь ладно, дай поесть спокойно.
И снова никаких возражений насчет принцесс.
Я развел руками, показывая, что с уважением отношусь к её желаниям. Вот только помимо собственного желания продолжил смотреть на девушку, хотя хотел разобраться в своих вещах и навести там хотя бы относительный порядок. Но меня привлекли её жесты и движения, которые показались мне знакомыми. Я уже видел нечто подобное, и даже в этом времени, но мне потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить, где именно. Это было в семье моей первой жены.
Её отцом был какой-то архитектор далеко не первого ряда. Но он и его семья были вхожи в определенный круг тех, кто считал себя интеллигенцией. А в их среде был принят определенный порядок поведения за столом, который старшее поколение познавало на собственном опыте видимо, от ещё более старших товарищей, заставших прежнюю, несоветскую власть, а молодежь изучала через подзатыльники бдительных матерей и с помощью неодобрительного кряхтенья отцов. Всё это имело мало общего с дореволюционным этикетом, но корни явления росли откуда-то оттуда. Отечественные интеллигенты всегда хотели быть похожими на имперских дворян.
Семья Аллы, судя по всему, тоже стремилась примкнуть к интеллигенции ну или сильно продвинулась в этом стремлении. Её с детства натаскивали есть очень аккуратно и даже изящно, и она была, надо заметить, не последней ученицей. И пусть сейчас Алла ела не с фарфора Le Cinq, а на её тарелке находился совсем не фирменный гратен с трюфелями и артишоками она даже вилку держала так, словно всю жизнь была завсегдатаем белого зала лучшего мишленовского заведения Парижа. Я даже помнил его название «Four Seasons Hotel George V». Моя первая жена не достигла такого лоска, хотя прикладывала серьезные усилия, чтобы соответствовать тем, кого её родители считали «своим кругом». Я, кстати, к этому «кругу» не относился, хотя что-то изображал в силу положения, в котором оказался. Но детство в уральском захолустье накладывало свой отпечаток на всё, что я мог изобразить.
Я вдруг подумал, что вот эти «свои круги», которые я в молодости воспринимал как нечто само собой разумеющееся, серьезно подтачивали первоначальную мечту большевиков о внеклассовом обществе. Причем тут постарались как раз сами большевики, многие из которых вообразили
себя новой аристократией ещё на самом первом этапе строительства коммунизма. Их, правда, хорошо проредили сначала Большой чисткой, а потом и войной, но и там, и там под удар попали не столько они, а те, кто хоть чем-то действительно выделялся. В войну на фронте вообще в первую голову гибли не те, чья хата с краю, и не те, кто не выдаст свою дочку-скрипачку за заводского слесаря. Погибали как раз те самые слесаря, для которых неважно доярка, скрипачка, лишь бы человек был хороший и уживчивый.
Это явление называлось «кастовость» и прямо противоречило любому программному документы, рожденному в недрах КПСС. Про него знали и даже слегка боролись но так, чтобы не задеть ненароком себя, любимых. Про кастовость снимали кино, ставили спектакли, но и всякие драматурги со сценаристами вроде бы осуждали кастовость как явление, но мимоходом в основном в виде эдакой советской версии шекспировской драмы о подростках из Вероны. Потом, когда Горбачев позволил говорить, не опасаясь непоправимых последствий, тему кастовости и клановости всё равно замылили, увели в далекое сталинское прошлое с мажорчиком Василием и оторвой Светланой. Более близкие примеры ограничились непременным Брежневым, а про потомков Горбачева и Ельцина писать правду на моей памяти так и не начали, ограничиваясь парадными биографиями.