Ну, я вам покажу высший пилотаж! Злость на собственное тело придала силы. Я взял ручку на себя резкий рывок вверх. С переворотом вокруг оси ушёл вверх, и когда зрение прояснилось, вновь сбросил скорость. Самолёт клюнул носом и упал в штопор. Но на третьем витке я ощутил, как тело слилось с чужой машиной, словно вместо кожи я оброс металлом. Поток воздуха с шумом обтекал меня, давая ясно понять, на какой я высоте. Тональность звучания мотора тонко улавливало внутреннее ухо, указывая скорость. Я взмывал вверх, как акробат под куполом цирка, крутил сальто-мортале, делая мёртвую петлю с полупереворотом. Бросал «мессер» в крутое пике, летел, перевернувшись вверх брюхом над головами нацистских бонз.
А что если? Я понёсся прямо на чёрные мундиры, взял в перекрестье прицела фуражку Гитлера, нажал гашетку. И лавина огорчения накрыла меня с головой. Пусто. Конечно, техники не зарядил ни пушки, ни пулемёты. Исчерпав весь запас сил, устав бороться с собственным натренированным телом, я снизился и аккуратно посадил «мессер» на бетонку.
Вытащив из кабины тело, словно рак-отшельник из раковины, вновь почувствовал себя уязвимым и потерянным в этом странном мире.
Генрих, это невозможно, рядом стоял командир. Впалые щеки пылали, в глазах светился страх и восторг одновременно. Так нельзя, это немыслимо, я не мог понять, что он бормочет. Вы не должны, не должны были так рисковать. И потом, молодые лётчики смотрят на вас. Ваше мастерство Вы их только будете сбивать с толку.
Тот парень с длинными лицом и оттопыренными ушами, которого я увидел как только попал в этот мир, оказался другом и ведомым Генриха. Звали его Ганс Фогель. От остальных я старался держаться на расстоянии. Что было нетрудно после награждения отношение ко мне изменилось на завистливо-подобострастное и в то же время благоговейное, словно я вознёсся на пьедестал и стал недосягаем для простых смертных.
Наша группа третьего истребительного полка размещалась в портовом городке Гранвиль, который своим расположением чем-то напоминал дворец Ласточкино гнездо в Крыму. На
высокой скале, смотрящей на залив Мон-Сен-Мишель, плотно теснились друг к другу старинные дома под тёмно-серыми шиферными крышами. Сверху они казались единым охристо-серым месивом, из которого выделялась лишь громада храма Нотр-Дам.
Вместе с Гансом мы ужинали в офицерской столовой, которая находилась в длинном коридоре школы. Хорошенькая официантка в синем платье с рукавами-фонариками, и накрахмаленном кружевном переднике принесла ужин. На огромном блюде веером лежали половинки раковин с блестящими серо-коричневым мясом устриц. Ганс щедро поливал их лимонным соком и уксусом, перед тем как отправить в рот.
Ну, не знаю, почему тебе не нравится, пробормотал Ганс невнятно, его тонкие губы, длинные пальцы блестели от устричного сока. Очень вкусно, прикончив последнюю устрицу, он вперился в меня, и во взгляде появилось что-то трогательно-беззащитное, просящее, как бывает у маленьких животных. Он смотрел в мою тарелку.
На, ешь, я пододвинул ему блюдо с нетронутыми моллюсками.
Парень быстро-быстро заморгал, расплылся в улыбке, обнажив крупные зубы, и принялся лопать мой ужин.
А здорово мы уделали этих «томми»? с набитым ртом пробормотал он.
Да, здорово, устало проронил я.
Мне совсем не хотелось воевать против британцев наших союзников во Второй мировой. Каждый сбитый мною самолёт добавлял зависти ко мне окружающих, но всё сильнее заполнял ледяной тьмой душу.
Правда, как и остальные пилоты Люфтваффе, я соблюдал кодекс чести «королей неба» не добивал лётчика, который выпрыгивал с парашютом из сбитого самолёта. Кроме того, у британцев прекрасно работала спасательная служба. Через пару часов пилот уже оказывался по ту сторону Ла-Манша, в Англии, и даже мог тут же сесть в кокпит другого самолёта, чтобы вновь атаковать нас.
Люфтваффе готовилось к «Дню орла» и слушая перед строем приказы Геринга, я со злорадством думал, что в моих силах помочь Тысячелетнему Рейху разбить англичан в пух и прах. Немцы долго не понимали, что у британцев есть сеть радиолокационных станций, размещённых на побережье, также плохо знали, где аэродромы с истребителями, где с бомбардировщиками. И главное, о чем в командовании Люфтваффе даже не догадывались лучший британский истребитель «Спитфайер» собирали на одном-единственном заводе, в Саутгемптоне! Разнести его к чертям собачьим и готово! Я даже помнил координаты станций, заводов: в училище писал реферат о «Битве за Британию». Но никакой информации передавать Герингу я не собирался.
Всё, что я старался делать аккуратно выполнять приказы командования. Вылетал на разведку, «свободную охоту» или на прикрытие бомбардировщиков.
Но вчерашний бой оставил такой тяжёлый осадок в душе, что кусок не лез в горло.
Вместе с Гансом мы возвращались из Лондона, когда я заметил эскадрилью из дюжины «Харрикейнов», которые шли клином. «Идиотенрайхен» ряды идиотов, как мы называли это построение. Крикнул в шлемофон Гансу: «прикрой, атакую», ворвался в ряды британцев, пронёсся стрелой и с расстояния тарана открыл огонь по самолёту с командиром эскадрильи. В последний момент, уже увидев широко раскрытые глаза англичанина, взял ручку управления на себя и буквально «перепрыгнул» через самолёт. Ушёл вправо. Подбитый «Харрикейн» рухнул в штопор. На фоне сереющего неба белым пятном прорисовался купол парашюта, а британцы заметались, как бараны, потерявшие пастуха, став лёгкой добычей для нас с Гансом.