Тебе б, Петя, в Государственном Совете заседать, кивнул полковник. Конечно, я буду говорить с кем смогу. Но мы, как ты знаешь, остались без генерала, Немировский тяжело ранен, не смогли мы его вывезти, а без него я в свиту государеву не вхож.
Но надо войти, Константин Сергеевич! Вы ж государя из заключения освободили!
Две Мишени только дернул щекой.
Сроду подобным не козырял!..
А теперь надо! Надо! Петя Ниткин сжал кулаки, и Аристов вдруг подумал, как это должно выглядеть со стороны: безусый кадет указывает, что делать, ему, боевому полковнику, георгиевскому кавалеру!..
Надо значит надо, Петя. Будем стараться и добьёмся. Две Мишени постарался, чтобы голос его звучал как можно увереннее. А теперь где там наша славная первая рота?..
Карта г. Пскова, 1890 г. (фрагмент).
Первая рота почти полностью занимала бронепоезд. Прислуги на нём осталось всего ничего даже те сверхсрочники, на коих надеялся командир, поручик Котляревский, за время петербургской замятни разбежались кто куда.
В штабном вагоне офицеры-александровцы с частью присоединившихся к ним армейцев и гвардейских до рези в глазах вглядывались в расстеленную карту, освещённую тусклой сорокасвечёвой лампочкой.
Псков. Самое главное Псков пройти слышались голоса.
А там немцы.
Город брать придётся.
А может, на Бологое удастся проскочить, господа? На Бологое и в Первопрестольную
Немчура бологоевский ход первым перекроет. Не считайте неприятеля глупым, поручик.
Никто и не считает. Но сколько у них гарнизон в этом Пскове? Не дивизия, не бригада и даже не полк. В лучшем случае батальон, и без тяжёлой артиллерии.
Нам и батальона хватит, господа. Две Мишени тоже склонился над картой.
Что же вы предлагаете, Константин Сергеевич?
Остановиться в Торошино. Взять станцию думаю, это полегче будет, чем весь Псков. Выслать разведку. Осмотреться.
И ждать, пока немчура с «временными» все рельсы разберут? Полноте, господин полковник, да вы ли это? Где лихость, где внезапность, где
В нашем попечении Государь, господа, если вы забыли.
Наступила внезапная тишина, только колёса тук-тук по стыкам, словно кости стучали.
Наступал ноябрь.
А железная дорога от Пскова на Петербург, обычно изрядно загруженная, сейчас словно вымерла. Точно неведомая рука разом отключила семафоры, умертвила телеграф и заставила попрятаться все живые души. Две Мишени стоял и думал, что достаточно будет пустить навстречу их бронепоезду самый обычный паровоз и всё. Дорога будет намертво заблокирована. Хорошо бы разжиться в путейских мастерских хоть каким краном на платформе, взять с собой путь до Юга не близок. И запас рельсов, запас шпал
Константин Сергеевич вспоминал только на сей раз уже не Маньчжурию, не Ляоян с Мукденом, но тихий майский вечер в городе Ленинграде (хорошее название, звонкое, если не помнить, в честь кого дадено) и профессора в кресле напротив.
Мы уходили тогда в полную неизвестность. Жалкая горстка под громким названием «Добровольческая армия», подумать только! Четыре тысячи, «армия» численностью чуть больше полнокровного полка! Из них четверть вольноопределяющиеся, добровольцы из старших гимназистов, юнкера, кадеты!.. Мы отступали в степь, а в Ростове оставались, подумать только, пятнадцать тысяч пребывавших «на отдыхе» офицеров, не пожелавших присоединиться к нам!..
Но почему же?.. не удержался тогда Две Мишени.
Профессор отвёл взгляд.
Очень многие сочувствовали большевикам. Думали, они и в самом деле за народ, за правду, за справедливость. Временное правительство показало себя абсолютно некомпетентным. Люди прятались от суровой правды жизни, старались не замечать ничего, что противоречило бы этим глупым надеждам, вот всё каким-то