Так что же делать?
То, что начали сегодня, невозмутимо уронила Ирина Ивановна. Брать власть. Немцев вежливо проводить. Может, и впрямь им концессии дать. Или Польшу. Пусть забирают всё равно нам от поляков никакой прибыли, одни восстания. Да и то сказать если я правильно понимаю, что говорят товарищи Старик и Лев, что пишет товарищ Благоев, то скоро все границы никакого значения иметь не будут когда победит всемирная пролетарская революция и власть повсюду на земле возьмут рабочие с крестьянами. Зачем им рубежи? И какая тогда разница, «чья Польша»? Ни поляк на русского волком смотреть не будет, ни русский на поляка.
Верно! Как это верно, да! комиссар взирал на Ирину Ивановну с искренним восхищением. Точно так! Так оно и будет!..
У пролетария ведь нет отечества, пояснила товарищ Шульц. Отечество ему весь земной шар. Нечего терять пролетарию, кроме своих цепей, и нет ему нужды считаться кровью, кто тут русский, кто немец, кто поляк, а кто француз. Всем вместе подняться надо, гнёт вековой скинуть Но это, товарищ Михаил, ещё не сейчас. Пока что нам победить надо. Здесь, в Петербурге. И мы победим!
Победим! Непременно! горячо поддержал комиссар. И, словно в растерянности после такой горячей речи, завертел головой, будто ему невыносимо жал воротник: Но что же делать? У нас приказ удерживать станцию
Мы и удерживаем, усмехнулась Ирина Ивановна. Как видите, бескровно и без особых усилий. А с этими немцами мы договоримся. Вот увидите.
Но но мы-то здесь сидим, а другие
А вы оставьте тут проверенных бойцов, посоветовала товарищ Ирина. Вот этот ваш десяток. А с остальными поедем к Таврическому. Там сейчас будут главные события
Сказано сделано. Десяток солдат и впрямь остался на телефонной станции немец-гауптман
лишь кивнул; правда, Ирине Ивановне он подмигнул при этом очень понимающе.
Загрузились в кузова. Завели моторы.
Невский, против всех ожиданий, был не пуст и не тих. Тротуары заполняли толпы; прямо из окон в народ кто-то кидал охапки листовок. Немцев почти не было видно а где они и имелись, то в происходящее никак не вмешивались.
У Аничкова моста громоздились мешки и брёвна разобранной баррикады; у стены дворца Белосельских-Белозерских до сих пор уныло торчал желтовато-ржавый остов сгоревшего «мариенвагена», стены обильно побиты пулями.
Здесь, кстати, рота кадет-александровцев стояла, заметил Жадов. Крепко держались, хоть и мальчишки сопливые не удалось прорваться, даже немцы не смогли, кровью умылись
Ирина Ивановна холодно кивнула.
Я очень надеюсь, что они теперь уже разбежались по домам. К родителям.
Не знаю, не знаю проворчал комиссар. Уж больно твёрдо стояли. Такие не разбегутся. Жалко дураков, пропадут ведь, окажутся на пути у мировой революции
Жалко, сухо проронила товарищ Шульц. Но прогресс не остановить! Малой кровью сегодня мы предотвратим великую кровь завтра. Не думайте, что вы меня этим смутите, товарищ комиссар.
Помилуйте, товарищ Ирина! заторопился Жадов. И в мыслях не держал!
Она кивнула.
Подумаем об этом после. Пока что, она усмехнуась, пришла пора сказать: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!»
Именно! Именно кончилось!
Грузовики отряда едва пробились через заполненную народом Знаменскую площадь. Всюду красные знамёна, растянуты транспаранты: «Вся власть Петросовѣту!», смешанные с ещё старыми «Долой самодержавіе!»; кучка немецких солдат застыла у входа в Николаевский, ныне Московский, вокзал, но непохоже было, что они что-то пытались охранять. Да и их толпа словно не замечала.
Рядом с немецкими солдатами стояли и другие, в русских долгополых шинелях, но по виду никак не возрастные мужички третьей очереди из запасных полков; нет, спокойные, сосредоточенные, сдержанные бойцы при английских «льюисах». С немцами они обменивались короткими понимающими взглядами.
Грузовики комиссара Жадова оставили позади вокзал, понеслись по Суворовскому проспекту. Хотя, конечно, «понеслись» громко сказано: к Таврическому дворцу торопился сейчас и стар и млад.
Кончаем «временных»!
Долой!
Да здравствует революция! надрывным фальцетом выкрикивал какой-то бледный юноша в приличном пальто, вскарабкавшись до середины фонарного столба.
Ирина Ивановна отвернулась. Пальцы сильнее сжались на рукояти «люгера».
Возле Таврического сада и его оранжерей слышалась, однако, частая стрельба. Громкая россыпь винтовочных выстрелов, перемежающаяся пулемётными очередями.
Кто-то там засел, защищаются, озабоченно, но без страха заметил Жадов. Кто ж такие дурные-то? Может, немцы какие?
Может, и немцы, Ирина Ивановна пожала плечами. Да только дело их табак. Дворец окружат, деваться «временным» некуда. Сдадутся. Пойдут под суд трудового народа.
К самому дворцу подъехать не удалось. От Мариинского института до угла Суворовского музея протянулась кое-как наваленная баррикада несколько телег с мешками, груда бочек, каких-то ящиков и прочего.
Машины остановились путь преградили несколько рабочих с винтовками и алыми бантами на отворотах пальто.
Сто-ой! Куда, болезные?! Не видите, что ль, пуляют тут «временные»! Да ещё как головы не поднять!