- Подай-ка мне вон тот мешок с грузилами, - буркнул он мне. Тогда я поняла, что он меня узнал. Обернувшись, я увидела небольшой мешочек. Карвальо мог бы дотянуться до него и сам, однако почему-то попросил меня.
Подав ему грузила, я стала наблюдать за его работой. Пальцы, искривленные артритом, вязали узлы, иногда соскальзывая, ошибаясь. Видно было, что эта работа для него привычна, как пить воду и принимать пищу, хоть
и стала трудна с годами.
- Что ты хочешь узнать, Габи? - спросил Пако, принимаясь добавлять новые грузила взамен недостающих.
- Скажите, сеньор Карвальо
Пако перебил меня сердито:
- Ты что, забыла, как называла меня? Что, думаешь, если из крошки Габи превратилась в сеньориту, то и старик Пикито стал чужим?
Что ж, ладно.
- Пикито, - примирительно обратилась я к нему, - скажите, какая земля была у моего отца в собственности? Это ведь под неё Гонсалес дал ему денег?
Карвальо сплюнул в песок при имени Гонсалеса и скривился, как будто хлебнул желчи.
- Эта земля и есть твоего отца, Габриэла. Не была, а есть. Вся от дальних скал до самого посёлка. Давид оказался умнее меня, он сберег своё сокровище для тебя. А я - старик бросил сеть и горько посмотрел на клочок берега с ветхой хижиной-мазанкой. - Мне хоть и некому было оставлять наследство, но мог бы сейчас быть богатым уважаемым человеком.
- Погодите, Пикито. А как получилось, что эта вся земля была вашей и моего отца? И при чем тут Гонсалес?
Старый рыбак почесал седую бороду и прикрыл рукой глаза, словно защищаясь от палящего солнца. Но мне показалось, что он скрывал от меня внезапно набежавшие слёзы.
- Я расскажу, - промолвил Карвальо, - только пойдём в дом. Припекает. А мне нужно промочить горло перед этим рассказом.
История оказалась насколько невероятной, настолько и жизненной. И весьма драматичной.
Жили-были в захудалом рыбацком поселке трое друзей-приятелей - Давид Ловейра, Пако Корвальо и Хуан Гонсалес. Объединившись в свою маленькую артель, они втроем выходили в море на большой рыбацкой лодке, трудились, стараясь ловить побольше рыбы, чтобы заработать денег.
Каждый из них видел свой жизненный путь по-своему: Давид собирался жениться, Пако любил покутить и поиграть в кости. А Хуан Гонсалес был одержим идеей лёгкого внезапного обогащения, поэтому работал с неохотой, постоянно жалуясь на неблагодарный, по его мнению, труд. Под любым удобным предлогом он отлынивал от выхода в море. Улов тем не менее всё равно делили на три равных части - так уж повелось.
В тот судьбоносный день Хуан сказался больным, остался вести бухгалтерию, как он иногда важно выражался. Хотя бумаг никаких друзья не вели, ничего не записывали.
Давид и Пако вышли в море вдвоём - дело было привычное. Без нытья Хуана Гонсалеса им было даже удобнее работать.
Небо было в серых кучевых облаках. Они висели низко, как огромные клоки грязноватой ваты. Время от времени накрапывал дождь, вот-вот должен был начаться шторм.
Пако предложил сворачиваться. Поймали они немного, но и оставаться дольше смысла не было.
- Давай в последний раз забросим и повернем к берегу, - ответил Давид. Он думал о том, что до назначенного дня свадьбы с Росой осталось всего ничего, а денег еще маловато. Парень хотел сделать невесте дорогой подарок - привести в свой собственный дом. Пусть небольшой, в две крохотных комнатки, но зато отдельный от всех. Давид знал, что Роса очень обрадуется, и откладывал каждую копейку, стараясь не пропускать ни одного выхода в море.
- Хорошо, - согласился добродушный покладистый Пако. И сначала он не понял, почему Давид вдруг схватил его за руку.
- Ты слышишь???
- Что?
- Вот опять, слышишь?
- Да нет, что??
В этот момент действительно послышалось - как будто кто-то кричал и плакал. Шум моря и раскаты грома заглушали этот звук.
- Должно быть, послышалось, - неуверенно предположил Пако.
- Обоим сразу? - скептически ответил Давид.
Друзья завертели головами по сторонам. Вода и небо сливались, ничего не было видно. Однако звук послышался снова и теперь уже совершенно отчетливо.
- Вон лодка! Вон там! Гребем!
Вскоре и Пако заметил небольшую лёгкую лодку, которую подкидывало и крутило на волнах, как скорлупку.
Отчаянный детский плач раздавался оттуда. Давид грёб так, что вены на лбу вздувались.
Через несколько минут друзья подошли вплотную и выхватили из лодки мальчика лет семи-восьми. Он был одет в нарядный матросский костюмчик, который теперь был насквозь мокрым.
На вопросы испуганный ребенок не отвечал, только вцепился в Давида, да так и не отпускал его до самого берега.
Парень, как мог, утешал мальчика, гладил по мокрым волосам, кутая в свою куртку. А Пако быстро грёб по направлению к берегу.
Мальчика парни оставили с матерью Давида, а сами потопали в ближайший городок в полицейский участок: до него было часа три идти пешком.
Родители мальчика нашлись очень скоро - его уже искали. Отцом ребенка оказался богатый сеньор, которому принадлежали все эти земли. Когда отвязавшуюся от пирса лодку с сыном унесло в море,
ни он сам, ни прислуга не хватились сразу. Бедняга уже не чаял увидеть в живых единственного сына и, конечно же, тут же примчался, когда ему сообщили о спасении.