Скуратов искоса посмотрел на полусотника, который уже отъехал чуть в сторону и о чем-то разговаривал со своими людьми. Вроде, человек, как человек. Можно, значит, с ним договориться
[1] Индейское царство так, как правило, называлась Индия в России до Петра Великого.
[2] Поминок подарок, в данном контексте взятка.
6. Поворот
В течении недели он вместе с Михайлов, своим холопом, парализовали жизнь почти целой округи, площадью в уезд и населением под три тысячи человек. Жителей местных сел так запугали своими выходками, что те даже по дорогам ездить перестали. Между сёлами, если и ездили обозы, то по два или три десятка повозок с кучей вооруженного народа. Помещики, особенно мелкие, вообще, старались не вылазить из своих усадеб, спрятавшись за частоколом и паля из ружей на каждый подозрительный шум.
Ты, Михайла, побольше болотных гнилушек на свой маскхалат сыпь, чтобы ночью все на тебе огнями сверкало. Знаешь, как в темноте страшно, когда из леса на тебя черная в огнях образина смотрит. В портки быстро наложишь, учил Дмитрий напарника перед очередным псевдонападением на одно из сел. На маскировочный халат из рыболовной сети и всякого тряпья щедро сыпал блестевшие в темноте гнилушек для эффекта. Обязательно крепили рожки на шапках, от которых люди, особенно подвыпившие, сразу замертво падали. Это у тебя больно большие рога получаются. Ты теперь олень, Михайла! Ха-ха-ха! громко заржал над понятной только ему шуткой. Недоумевающему же холопу сказал, чтобы тот поменьше рожки сделал. Чуть ножом подрежь И еще, лицо не забудь грязью измазать, чтобы оно темным было и ночью не отсвечивало.
После первых вылазок ночью и днем Михайла, как-то быстро втянулся. Если сначала относился ко всему этого с опаской и настороженностью, то теперь просто исходил энтузиазмом. Правда, все его порывы, в конечном, итоге сводились к одному к изъятию у сельчан или торговцев алкоголя всего и в любом виде.
Ну, господине, целую же повозку бочонков везут. Смотри, одни монахи только. Таких соплей перешибить можно, канючил он за плечом Дмитрия, когда они сидели в засаде у торгового тракта и увидели первый монастырский обоз. По весенней грязи лошади-доходяги с трудом тащили шесть повозок, в одной из которых, действительно, виднелись небольшие бочки. Шагнем их, как следует. Апосля же вон ту повозку в лес умыкнем. Там же медовуха или брага, всем своим
нутром чую, холоп все порывался вскочить на ноги из их неглубокого окопчика и броситься на обозников. Ухнем пару раз, саблями свистнем, они сразу все побросают.
Дмитрию пришлось его ногой пнуть за излишнюю резвость. Не хватало еще днем разбойничать. Под вечер еще куда ни шло.
Ты, дубина стоеросовая, на небо посмотри. Солнце еще стоит. Тут все видно, как на ладони. Вмиг опознают, прошипел парень на него. Сиди и не отсвечивая. Запоминая лучше, кто, куда и чего везет. На будущее пригодится Кстати, напомни-ка, чего мы там за седьмицу «нахомячили»?
Обиженное лицо Михайлы тут же просветлело. Еще бы не радоваться. В лесном схроне у них столько было товару свалено, что челюсть могла отпасть от удивления. Только пальцы загибая, когда считать начнешь.
Так, Митрий Ляксандрыч, много, всего и не счесть. Одних отрезов с тканью только пяток штук взяли, довольно проговорил холоп, наконец, отрывая взгляд от вожделенного обоза. Копченной дичины почти целый воз. Две бочки соленых грибов. Столько же большущих осетров. Вот такенные были, как заправский рыбак, Михайла начал руками показывать размер каждой рыбины. Учитывая, что детина он был немаленький, рыбины тоже получались просто чудовищными. Где-то за полтора метра смело выходило[1]. Зерна взяли десяток мешков по три пуда каждый. Маслица и меда по восемь ведер
Дмитрий же, то и дело косясь на торговый тракт, мысленно потирал руки. Пока все шло по его плану. Пугая жителей местной округи, он медленно пополнял свои продовольственные запасы. Получалось даже немного подкармливать своих крестьян, особенно семейных или с хворыми детьми. Каждые несколько дней раздавал таким семьям продуктовые пайки мешки с крупой, парой килограммов копченой птицы, несколькими горстями сушеных грибов, по кувшинчику меда и по фунту сушеных сухарей. Всякий раз при такой раздаче громко говорим, что за все это нужно благодарить местного игумена. Мол, тот, услышав про голод и бескормицу, дал ему в долг немного денег. Те тут же принимались яростно креститься, многие вставали на колени, руки старались поцеловать.
Ладно, хватит. Ясно, что набрали уже лишнего. Столько и не нужно, Дмитрий махнул рукой в сторону разошедшегося Михайлы. Тот так разошелся, что уже перешел в своем перечислении к всякого рода захваченным шмоткам: тулупам, портам, шапкам, сапогам. Ты, кстати, узнавал про Скуратова? Как он там, не готовит новый поход по нашу душу?
Вопрос был далеко не праздным. Разведка в их деле была наиглавнейшим делом. У Михайлы, как раз, из родового села Скуратова была бабенка знакомая. Вдовая с дитем жила в избенке. Вот он и хаживал к ней с гостинцами. Мальца подкармливал, ее обхаживал. Мир и согласие, как говориться. У нее-то он и все выспрашивал про барина: чем тот занимается, куда собирается, сколько у него боевых холопов, есть ли пушки и ружья.