Что боярин, с диким изумлением оглядывая двор, пошел к бочке. Оттолкнул какого-то служку, что услужливо пытался помочь ему зачерпнуть из бочки содержимого. Так со злости пнул холопа, что тот вверх тормашками полетел.
Громко глотнул из кружки, самолично опущенной им в бочку.
А-а-а-а! вдруг заревел он. Набычился, словно бодать кого-то собрался. Кружка вылетела из его руки и с хрустом глиняных осколков разлетелась о стену дома. А-а-а! Стенька! Витька! Прошка! кричал, зовя наивернейших холопов. Те, у него всегда по особым поручениям хаживали. Кривого Емельку, кабатчика, сукина сына, немедля ко мне привести! Чтобы мигом! Коней возьмите! Под мои очи, этого стервеца! Обмануть меня решил! Подлюга! Плетьми до костей хлестать буду! бушевал боярин, размахивая руками, как ветряная мельница лопастями. Самолично До костей, чтобы мясо лоскутами слезало! Апосля в подвалах сгною
И тот и другой успокоились лишь тогда, когда выпили по чарке крепкой медовухи. Супружница Воротынского, женщина пожившая и все понимающая, быстро сообразила принести из подвала старого меда и подать обоим. Те, сверкая глазищами друг на друга, опрокинули по чарке, крякнули и словно под копирку губы рукавами кафтанов вытерли. После чарки на стол поставили и требовательно пристукнули ими о дерево. Мол, еще по одной нужно.
Вскоре уже виниться друг перед другом начали. Обида начала растворяться в крепком меде, вперед полезли старые воспоминания, извинения.
Прости меня, друже. Все бес меня попутал. Я же к тобе, как брату старшому, стучал по столу кулаком Скуратов. Того и гляди обниматься полезет, чтобы выразить свои братские чувства. Сердце аж болит, со всей силы рванул на своей груди кафтан, тот аж пуговицами выстрелил. Совсем дураком стал
Не отставал от него и Воротынский, чувствовавший за собой не меньшую вину. Не мог он себе простить, что невольно нанес старому другу такую сильную обиду. Ведь, и за меньшее могли злобу затаить и убивцев подослать. Нехорошо это, плохо.
И я перед тобой повиниться хочу. Негоже было так делать, гундосил боярин. Я ведь, все проверил. Самолично попробовал. Кабатчик собака кувшин принес, сказал, что из этой бочки наливал. Паскудина! Все душу у него наизнанку выверну! Падаль такая! поливал он кабатчика последними словами. Скажи, что нужно. Все тобе сделаю. За мою обиду великую все исполню.
Скуратов сначала замотал головой. Мол, не нужно ему ничего, все есть. Только вдруг остановился.
А есть у меня до тебя просьбишка, Михаил Петрович. Ведь и ехал до тебя для этого, чтобы поговорить с тобой, подсел он ближе к хозяину дома. Хотел до твоей милости обратиться. Ты ведь сам глава Разбойного приказа.
Воротынский при этих словах решительно отодвинул от себя чарку и блюдо с исходящим паром мясом.
Говори мотнул он головой и хмеля в глазах, как не бывало. Может, кто обиду тебе или твоей семье нанес. Али кто из соседей на земли твои зарится. Чем смогу, тем и помогу.
Гость тоже убрал руки от чарки. И так много выпили, а дело слишком серьезным было. Скуратов не стал «тянуть быка за рога», а сразу в лоб начал.
Совсем меня лихие людишки одолели. Спасу от них никакого нету, жаловался он, хмуря лицо. Никогда не было раньше, сейчас же цельная шайка завелась. Все моих людишек запугали. Те, вообще, перестали в лес ходить. Холопов в бронях с ружьями и пиками приходится с ними пускать, а то большой расход получается. Третьего дни, вообще, чуть мой дом не сожгли. Ночью, когда все спали, запалили один из сараюшков, где у меня брюква хранилась. Еле-еле остальное спасли.
Рассказывал про то, что душегубы совсем от него торговцев отвадили. Оттого у него много припасов пропало, что хотел продать. В убытки великие его ввели. Правда, это не помешало ему положить на стол увесистый мешочек с серебряными талерами. Мол, для доброго дела не жалко.
Много чего другого рассказывал гость, отчего лицо Воротынского все больше и больше вытягивалось. Ведь совсем недавно он самолично государыне царевне Софье рассказывал, что почти не осталось на Руси-матушке разбойников и душегубцев. Похвалялся, что очень многих извел, на кол посадил и в подвалах сгноил. Государыня за то изволила его похвалить
и пожаловать его саблей булатной с самого Индейского царства[1]. Теперь же, выходило, что обманывал он саму государыню. За такое вряд ли погладят по головке
Вот, что сделаем Федор, решительно произнес боярин, принеся из другой светелки пергамент, гусиное перо и чернила. Самолично отпишу про твою просьбу главе стрелецкого приказа. Попрошу, чтобы немедля, послал на твои земли стрельцов. Пусть они там все вверх дном перевернут, а душегубов этих доставят под мои очи.
Почти пять десятков стрельцов с пушками пообещал Скуратову боярин, что по тем временам считалось более чем серьезной силой. Лесных разбойников обычно гоняли существенно меньшие отряды десяток, может два десятка стрельцов.
Еще вот что, Михаил Петрович, оказалось, у Скуратова была еще одна просьба, которую он и не преминул высказать. Есть у меня соседушка один. Худородный дворянчик, у которого в амбаре мышь на аркане повесилась. Ни рожи, ни кожи. Только землица у него уж больно хороша: все растет, лес густой, в озерах железной руды много. Мне бы оно очень хорошо подошло. Поместье бы округлилось.