Архип собрал выброшенные на берег сучья, еле развел костер, обещая рыбине, что вот-вот тот согреется и высохнет, и замер, понимая, что все, каюк ему, как есть каюк: рыжего выгнуло дугой, становя только на макушечку и гибкий, красивый, как кружево, кончик хвоста, и стало ломать как спичку. Рыжий сипел, хрипел, кашлял, орал что-то не совсем понятное, и бросить нельзя, и нестись надыть за помощью: даже рыбь эта божья тварь. Не дело, когда её так крутит и корежит.
Наконец, рыбь успокоилась. Его вырвало вперемежку песком и кровью. Чешуя на хвосте встала дыбом, словно кто ножом по ней прошелся, счищая на уху, хотя Архип наоборот любил ушицу как есть: с рыбьими головами, чешуей и прочим.
Рыжую рыбь эту завалило на бок, потом снова давай крутить да выгибать чешуя полетела с него, как струпья с шелудивого пса. Все вокруг завалило синей чешуей, словно снегом, а потом еще большее непотребство началось хвост распался на две ноги, сначала сросшихся друг с другом, а потом энти ноги стали под разными углами сгибаться, как как Как Архипу фантазии тут не хватило он, заорав от испуга, все же помчался прочь вдоль берега. Только одурел до того, что рванул не к Сосенкам, дому и телефону, а в сторону Вдовьего мыса, куда как ваще нельзя. Только дурным ногам не прикажешь думать, куды бечь, когда и голова дурна.
Сердце пыталось разломать ребра изнутри, дыхания не хватало, пальцы оледенели она опять была в допросной, в полной темноте, только сейчас знала они все живы, они затаились во мраке, они ждут, когда она ошибется и выдаст себя. Выдавать себя нельзя её ждет неминуемая смерть.
Лиза? раздалось с той стороны двери. И снова стук именно он её и разбудил, видимо. Сашин голос звучал взволнованно, но о приличиях Саша еще помнил. Лиза? Я войду?
Са ша голос предал, прерываясь. Лиза заставила себя выдохнуть, вдохнуть и успокоиться. Получалось слабо, но надо.
Темнота не была полной просто кто-то ночью зашторил окна, она же хотела видеть звезды и свет уличных фонариков, освещающих дорожки и прячущихся в низкой траве.
Лиза села на кровати, прижимая руку к груди сердце все еще пыталось вырваться наружу из грудной клетки. Только новых кошмаров ей не хватало она еще от черной воды Балтики не отошла за столько лет.
Сашка тут же кромежем оказался рядом с ней, тяжело опускаясь на кровать и прижимая к себе. Он шептал какие-то утешающие глупости, гладил по волосам, целовал невпопад, и боялся, кажется, не меньше её.
Солнышко мое, все хорошо. Тут никого
нет, кроме меня и тебя, никто тебя не тронет, никто больше никогда тебя не обидит, пока я жив
Саша
И даже тогда
Она сделала глубокий вдох, прижалась к Саше сильнее и заставила себя сказать:
Я уже в порядке. И я передумала тебя возвращать жердяем. Саша Только не запрещай мне выходить на службу. Я не калека. Я справлюсь. И она прошептала ему в гулко бьющееся сердце: не оставляй меня одну по ночам.
Он вдохнул, видимо, не зная, что сказать. Она попросила его о неприличном, зато честно призналась, в чем нуждается. Она нуждается в нем.
Саша опомнился:
Я буду рядом всегда, даже ночью, если тебе нужно. Только дело не в этом. Лиза, тут охрана поймала Архипа
Кого? она от удивления отпрянула в сторону и заглянула Саше в глаза. Он с грустной улыбкой напомнил:
Помнишь: «сам-один-убив». Он утверждает, что нашел человека-рыбу, и, кажется, тот умирает. Или Умер по его словам.
Губы отказывались произносить, только все равно пришлось:
Это же не Калина?
Я думаю, что глупости со смертью он бы не допустил, но да, рыбь, как сказал Архип, рыжеволосая.
Лиза протянула ему руку и только спросила:
Ты или я?
Для начала надо накинуть шинель и подхватить Архипа только он знает, где эта рыбь.
Лиза не знала, молиться небесам, чтобы это был нашедшийся Алешка, или чтобы это был не он.
Это был он. Бледный, как смерть, словно водяной до капли его выпил, в порванной на груди рубашке, укрывающийся старым кожушком, потому что штанов у него не было, с синими губами, устало шепчущими: «Ар тефакт огня» с сжатым кулаком так, что даже Саша еле разжал сведенные судорогой пальцы сам артефакт острыми углами пропорол ладонь. С остатками полосок из рыбьей чешуи на голых ногах. И с синей. Серебряной, наверное. С серебряной печатью сокола на груди аккурат под левой ключицей. Хотя, если это дала стихия воды, то печать несмотря на свой вид, все же золотая.
Саша, подхватывая Калину на руки, чтобы кромежем отнести в больницу, только и сказал:
Уши береги в этот раз точно оторвут.
Ерунда возмутился Калина.
Ты что-то серьезнее сокола натворил?
Калина смутился, пряча глаза от Лизы и Саши:
Вам лучше не знать
Глава двадцать третья, в которой дело об убийстве девушек рушится с треском
В горле клокотала чистая ярость, а вовсе не песок и вода, как говорил Шолохов, обещая повторное, так называемое сухое утопление, если Алексей сбежит из больницы. Перед глазами, стоило на секунду зазеваться и смежить веки, тут же начинал плыть медленный хоровод из десятка Наташ. И все они лживые это он только сейчас понял. Обманул его водяной, обещая вернуть её душу, если он угадает, которая Наташа настоящая. Жаль, что попытался выбрать тогда в нем проснулась дикая нелепая надежда спустя столько лет поисков он все же её нашел, и где! В Идольмене, куда ни разу за это время не ходил и не искал её тут. Точно заповедник чудес, только эти чудеса не про него. Надо было понять водяной её не отдаст. Надо было принять Наташа не для него. Надо было сказать, что её там в хороводе нет. Сглупил. Хотя еще есть возможность все исправить.