Стакан у постели больного был пуст. Саша осторожно подошла и наполнила его водой из своей фляжки. Достать чистую воду в Петрограде стало не так уж просто в эти дни.
Щербатов слабо улыбнулся. Вместе с водой принял лекарство из стоящего у постели пузырька.
Аспирин, пояснил он. От лихорадки.
Надо же, отметила про себя Саша, лекарство есть у него. И наволочка не настолько несвежая, как была бы, если б ее не меняли с начала болезни. Кто-то явно ухаживает за ним, пусть и нечасто
Я могу оставить открытым окно, сказала Саша, чтоб вы могли видеть небо.
Весьма любезно с вашей стороны. Ладно, переходите уже к своим вопросам. Я отвечу.
Зачем вы прибыли в Петроград? спросила Саша.
Думал найти родных, сослуживцев, друзей. Нашел только сыпной тиф, как видите.
Что вы намерены делать в будущем?
Затруднительно планировать будущее в моем положении. Я, конечно, понимаю, к чему вы клоните, Александра Иосифовна. Вы хотите, чтоб я поступил на службу в вашу Красную армию.
Саша кивнула. Щербатов был честен с ней, и она тоже не видела смысла в экивоках.
Но какой толк говорить об этом теперь? продолжил Щербатов. Зачем Красной армии, да и какой бы то ни было армии, умирающий?
Затем, что вам вовсе не обязательно умирать, ответила Саша. Вы не обратились в городскую больницу, и правильно. Там бы вам ничем не помогли. Но у РККА свой сыпнотифозный госпиталь. В нем есть врачи, есть медикаменты. Тиф - не приговор, многие выздоравливают. Вот только чтоб попасть в госпиталь РККА, нужно быть частью РККА. Мне хватит вашего слова, чтоб вызвать сюда санитарный транспорт.
Скверно выходит, подумала Саша. Она, по сути, дает ему выбор - Красная армия или смерть. Но ведь не она виновата, что он болен. А касаемо жалкого состояния городских больниц да, многие сказали бы, что это в том числе и ее вина как большевички. В глубине души Саша знала, что здесь есть доля правды. Большевики власть взяли, а разруху победить не могут. Но теперь уже нет выбора, кроме как скорее закончить войну, чтоб отстроить все заново. И больницы для всех в том числе. А пока многим и многими приходилось жертвовать.
Я хотел бы задать вам вопрос, сказал вдруг Щербатов.
Да, пожалуйста.
Александра Иосифовна, скажите, почему вы, лично вы, воюете?
Саша глянула на Щербатова с искренним любопытством. Люди в его, да и не только в его положении редко интересуются чем-то, помимо самих себя. Он, конечно, заслуживал самого искреннего ответа.
Саша села на пол по-турецки. Теперь ее глаза находились на одном уровне с глазами ее собеседника.
О, это просто. За свободу. Капитализм система,
в которой не свободен никто. Работаешь ты по десять часов в сутки, чтоб оплатить койку в туберкулезном подвале, или понукаешь других к такой работе на благо хозяина, или даже пользуешься плодами чужого труда ты ничего не можешь поменять. Имеет значение потребление, а не созидание. Но разве мы должны жить ради того, чтоб другие могли потреблять плоды нашего труда или чтоб потреблять плоды чужого труда самим? Вся свобода сводится к тому, чтоб пытаться по головам других людей залезть повыше в этой цепочке. В этом вынужденном, отчужденном труде мы не утверждаем себя, а отрицаем. Не жизнь, а непрерывное принесение себя в жертву и ради чего? Чтоб у капиталистов были деньги на роскошь и войны? Но ведь люди могут быть свободны и заниматься творческим трудом на общее благо, для развития всех, а не чтоб одни богатели за счет других.
И что же, вы услышали это все от кого-нибудь и пошли за это воевать?
Я сама читала и думала. Но, если честно, я никогда не выбирала, воевать мне или нет. Война пришла ко мне двенадцать лет назад. Белосток, девятьсот шестой год. Погром. В мой дом ворвались, мою семью убили. Никто не ответил за это. С тех пор я на войне.
На войне с русским народом?
Не повторяйте эти черносотенные глупости, поморщилась Саша. Белосток там в большей степени польский народ, если это вдруг почему-то важно. Русский народ, еврейский, какой угодно нет разницы. Дело не в народах, а в порочной системе общественных отношений. В системе, которая лишает целые нации или классы права на человеческое достоинство.
Но ведь человека нельзя лишить человеческого достоинства никакими действиями извне, возразил Щербатов. Он уже почти сидел в постели и вообще начал выглядеть более живым. Возможно, его лекарство подействовало. Но скорее это был лихорадочный подъем перед наступлением кризиса. Человеческое достоинство заключено внутри человека. Никто не способен его отнять. Оно есть тогда, когда человек находится на своем месте и выполняет свой долг. То, что я вижу здесь, Щербатов кивнул куда-то в сторону Екатерининского канала за окном, я вижу множество людей, которые свой долг позабыли. Потеряли свое место в жизни. Солдатские комитеты дезорганизовали армию, и фронты захлебнулись один за другим в солдатской же крови. В итоге позорный Брестский мир, потеря всего, за что мы воевали четыре года.
Но ведь вы демобилизовались только в марте. Значит, вы смогли продолжать командовать своими людьми и после демократизации армии?