Я очень всего боюсь, серьезно ответила Саша. Но город не должен этого знать. Город должен бояться меня, а не я его. Ведь вы тоже ходите без охраны, Моисей Соломонович. Как бы чего не случилось.
Брось, Сашенька, кому нужен старый еврей, засмеялся Урицкий.
Саша задержалась на несколько минут, чтоб навести порядок на рабочем столе. Смахнула в урну использованную промокательную бумагу, долила чернил в чернильницу, быстро просмотрела документы и выложила наверх важные. Она делала это каждый день.
Все будет хорошо, Саша, сказал Моисей Соломонович. Скоро война закончится, и ты сможешь наконец строить то будущее, ради которого все теперь делается.
Мы, Моисей Соломонович, торопливо поправила его Саша. Мы будем строить. Вот, ваши сердечные капли я сюда поставила. Десять на стакан воды, помните? Если опять забудете принять, больше меня домой даже не пробуйте отправлять. Буду оставаться и следить. Я запомнила, сколько сейчас жидкости в пузырьке, и если пропустите прием, буду знать! Я все же чекист.
Ты бы на врагов обращала свою бдительность, улыбнулся Урицкий. Иди уже, выполняй свой революционный долг, чекист. Удачи тебе с этим Щербатовым.
Саша подошла к дверям, замешкалась, обернулась. Хотела сказать что-то еще, что-то важное, но сперва потеряла мысль, а после устыдилась она должна помогать Моисею Соломоновичу работать, а не тратить его время на отвлеченные беседы.
После не могла себе простить, что больше ничего ему не сказала.
Глава 2
Старший следователь Александра ГинзбургИюль 1918 года
На мосту через Фонтанку толпились матросы, но не банда, просто сборище. Саша прошла сквозь них, не ускоряя шага, и никто даже не окликнул ее. Чуть вздрогнула от звона стекла верно, кто-то разбил витрину одного из роскошных магазинов. Удивительно, что здесь до сих пор можно найти целую витрину.
Нужная квартира в доходном доме на Екатерининском канале располагалась на четвертом этаже. Здесь, наверно, и в лучшие ну, для кого-то лучшие времена не было швейцара. А вот лестницу прежде украшал ковер, и выдирали его с мясом. За медные штанги зацепились пучки пестрых нитей. Замка в двери не было, и все же Саша постучала. Если там засада, то с этим все равно ничего особо не сделать. А вот от случайной пули настороженного горожанина стук в дверь может и уберечь.
Я здесь. Входите, ответил хрипловатый мужской голос. Саша машинально проверила, легко ли выходит из кобуры маузер этот жест всегда придавал ей уверенности. Толкнула покрытую облупившейся краской дверь. Осмотрелась.
Небольшая пыльная комната. Заставленный рухлядью сервант. Колченогий стул с измятой, но аккуратно сложенной одеждой. Продавленная софа у дальней от окна стены. На софе слабо приподнявшийся на локтях человек.
У меня тиф. Будьте, пожалуйста, осторожны, не приближайтесь ко мне, сказал человек. Болезнь опасная и чрезвычайно заразная. Кто вы, для чего вы здесь?
Саша прошла через комнату, распахнула нечистые оконные створки.
Душно тут у вас, Андрей Евгеньевич, глядя будто бы в окно, краем глаза Саша отследила реакцию лежащего на софе человека. Имя, похоже, его, на чужое имя люди рефлекторно реагируют иначе. Больным нужен свежий воздух, вы знаете? Меня зовут Александра Иосифовна Гинзбург. Я старший следователь ПетроЧК. Пришла, чтобы поговорить с вами, Андрей Евгеньевич.
Щербатов медленно кивнул.
Да, я понимаю. Имя мое вы уже знаете, потому представляться кажется излишним. Простите, что не могу подняться на ноги, Щербатов с видимым
усилием сел в постели, откинулся на подушку. Пригласил бы вас сесть, но некуда, я гостей не ожидал.
Не страшно, ответила Саша. Села прямо на широкой подоконник, подальше от больного, но так, чтоб хорошо его видеть. Средних лет мужчина, широкоплечий и крепкий болезнь не иссушила его. Почти полностью облысевший, только по вискам и затылку идет венчик волос. Недлинная, еще недавно явно аккуратная борода, чуть запущенные усы. Широкие низкие скулы, массивный нос. В разрезе глаз есть что-то татарское. Отнюдь не красавец, но лицо открытое, располагающее. Признаки болезни налицо: сыпь, испарина, неровное дыхание. Такое не подделаешь.
Комнату постепенно наполнял сырой петроградский воздух. Саша привычно улыбнулась. Всегда улыбайся людям, учил Моисей Соломонович.
Я понимаю, что вряд ли вы хотите сейчас разговаривать, тем более со мной. Но если вы немного подумаете, то поймете, что эта беседа и в ваших интересах тоже. Расскажите о себе. В свободной форме. И я должна посмотреть на ваши документы.
Паспорт и офицерская книжка на столе, возьмите, Щербатов поколебался немного. Не думаю, что я обязан отчитываться перед вашим ведомством. Но скрывать мне нечего, да и нет ничего особенного в моей биографии. Родился здесь, в Петербурге. Отец мой, дед и прадед служили Отечеству, так что и мой жизненный путь был предопределен. Окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, затем Николаевскую Академию Генштаба. Поступил в действующую армию
Саша слушала, сверяясь с документами и досье. Ее больше интересовало сейчас не что Щербатов говорил, а как. Она нередко беседовала с военными, и многие из них не могли скрыть, что необходимость разговаривать с ней - большевичкой, еврейкой, бабой наконец - оскорбляет их. Они раздражались, возмущались, отмалчивались. Щербатов же говорил спокойно и серьезно, будто бы видел в ней равную. Видимо, не в его обыкновении тратить силы на беспомощную злобу. Тем более что сил у него действительно оставалось немного.