Не могу, Брэн заругает, ответил Рэми, хотя и знал, что это неправда, и Брэн сам велел, если будет поздно, остаться в доме старейшины.
Но Рэми больше не мог слушать хозяина. И на Вела, что сидел молча в углу, смотреть не мог. Он слышал лишь более тихое, горестное завывание волчицы за окном и едва сдерживался, чтобы не броситься прочь из этого дома. У него не было золота, но у него было что-то большее...
Ночь проливалась лунным светом, раскрашивала тропинку тенями, кутала землю пушистым туманом. Рэми бежал по едва видной тропинке, стараясь не вслушиваться в шорохи ночного леса. Где-то рядом ухнул филин, треснула и упала с глухим стуком ветка, полоснула по лицу еловая лапа. Капли недавнего дождя поблескивали в свете луны, срывались с ветвей потревоженного орешника, забирались за шиворот и катились по спине холодным потом. А все равно ведь жарко. Бежать жарко.
Тропинка провела по мостику через искрившийся в лучах луны ручей, пробежала через опушенный только появляющимися листьями березняк, спустилась по пригорку к тонкой ленте дороги и вывела к ажурным воротам, за которыми в шагах десяти виднелось освещенное фонарем крыльцо господского дома.
Это ты, Рэми, выглянул из сторожки дозорный. Что же тебе не спится, постреленок?
Я хочу видеть Жерла...
Старшой с дозора вернулся, устал-поди, может, до утра подождем?
Я... Рэми сглотнул.
Утром будет поздно. Утром волчицу увезут. Но и к Жерлу ночью лезть боязно, а что если рассерчает? Раньше Рэми никогда не осмеливался... раньше он никогда не приходил сюда сам, лишь когда звали или приказывали.
Я очень прошу... важно...
Вижу, что важно, усмехнулся дозорный, открывая ворота и впуская Рэми в украшенный фонтаном внутренний дворик. Кто же для неважного ночью через лес бежит? Как себе ноги-то не переломал, чудо лохматое?
Дозорный ласково улыбнулся и потрепал Рэми по волосам:
Заходи, коли пришел. Но если Жерл разозлится и отгребешь, то на себя пеняй. За глупую голову частенько задница платит.
Дом, большой, просторный, спал. Пробегая по знакомым коридорам, увешанным зеркалами и гобеленами, Рэми дрожал от страха. Жерл никогда его не сек, слова злого не сказал, но, говорили, к другим старшой строг... И что сечет часто и безжалостно, даже своих дозорных.
Рэми знал, что это правда. Видел, как часто раздавал Жерл оплеухи дозорным на тренировочном дворе, как часто отправлял их на конюшню, поговаривая, что от такого отребья в бою толку мало, а хлопот много. Еще и ругался словами, которых сам Рэми от него никогда не слышал, и смотрел страшно, как на Рэми никогда не смотрел холодно и безжалостно. А что, если и Рэми он сейчас так встретит?
Осторожно толкнув дверь в спальню старшого, волчонок тенью скользнул внутрь и почти на ощупь добрался до кровати, вслушиваясь в спокойное дыхание спящего. Дальше что? Позвать? Коснуться плеча?
Додумать он не успел скрипнула едва слышно кровать, что-то толкнуло в плечо, опрокидывая на пол. Блеснул в свете клинок, холодом касаясь шеи, что-то тяжелое вжалось в грудь, не давая дышать.
Рэми? удивленно выдохнул Жерл. Ты... осторожнее надо быть, волчонок. Я же и убить спросонья мог... В следующий раз будешь заходить в спальню воина, лучше постучи, целее будешь.
Прости... Я...
Волчонок почувствовал, как вспыхнули от стыда щеки, и почти обрадовался, что было темно и Жерл не видел его лица. Рэми очень сильно хотел спросить о волчице, но слова застревали на языке, а мысли путались. Жерл поднялся, посадил волчонка на сундук, черкнул кремнем и, не оборачиваясь и опираясь ладонями о стол, спросил:
Что случилось?
Ничего...
Что ничего? Приходишь ночью, врываешься ко мне в спальню и говоришь, что ничего? Так все же...
Рэми опустил взгляд в пол и начал рассказывать. О том, что у волчицы умные глаза, из которых льется печаль, о том, как горестно она воет, о том, как она плакала, когда забирали щенков. Рэми знал, что плакала, знал, будто сам слышал. А еще рассказывал, что волчица молодая совсем, красивая, крупная и сильная. Свободная...
Я понимаю, что ты жалеешь волчицу, оборвал его Жерл. Понимаю, и о чем ты хочешь меня попросить. Нет, я не буду ее выкупать.
Я отдам, задрожал Рэми. Я отдам тебе золото.
Жерл налил в серебряный кубок немного вина, развел его водой и подал гостю, заглядывая ему в глаза:
Знаю, что отдашь. Верю. Но всех на свете не спасешь. Не позволю тебе влезать в долги из-за какой-то твари.
Она не какая-то...
Какая-то, Рэми, возразил Жерл. Ты один. Волчиц в твоей жизни будет много. Ты не можешь спасти каждую, мало того, пытаясь спасти, упустишь что-то более важное. Да и что ты с ней будешь делать, когда выкупишь? Выпустишь? Чтобы она продолжала резать овец в деревне? А ведь зарезала, и не одну. Подумал ты о старейшине? О его детях? Их у него аж восьмеро, и всех поднять надо. А как поднять без овец? Пей!
Рэми сглотнул, взял кубок и открыл было рот, чтобы возразить, но Жерл вновь приказал:
Пей!
Рэми выпил, снова опустив взгляд. Свет свечи чертил тени на потертом ковре, за окном шептал ветер. Вино чуть обожгло горло, ударило в голову и заполнило все внутри плотным, серым туманом. Стало вдруг все равно. И когда Жерл водрузил его на плечо, когда уложил на кровать и укрыл одеялом, было все равно.