...этого быть не может.
Рэми всегда говорили, что высшими магами в Кассии гордятся, что их любят, что на них почти молятся. Так почему?
Мой мальчик, твое лицо... продрался через серый туман голос Ира и тотчас раздалось раздраженное: Чего стоите! Увозите его отсюда. И не вздрагивай ты, идиот, ничего он тебе не сделает.
Ничего он тебе не сделает...
Боги, смилостивьтесь!
Всю обратную дорогу говорить не хотелось. Лошади шли неспешно. Болела спина, жжением в животе отдавалось каждое движение. Рэми касался языком внутренней поверхности распухавшей щеки, жался к спине старшого, опустил взгляд в мостовую и уже не пытался, как утром, подарить каждому улыбку или коснуться радостной мыслью. И в магические щиты кутался, как в теплый плед, защищаясь и от столицы, залитой солнечным светом, и от людей, жмущихся к обочине.
Окружившие их воины тоже молчали, а не сыпали, как обычно, непонятными шутками, и на охраняемого косились украдкой, будто он сделал что-то плохое. Может, действительно, сделал?
Учитель ехал рядом, пару раз пытался что-то сказать, старался мыслью проникнуть через щиты, но Рэми не пускал. Ему было больно и тоскливо. И очень сильно хотелось побыть одному. Забиться в какой-нибудь угол и не вылезать как можно дольше.
Во дворе дома было невыносимо спокойно. Желтели по обе стороны подъездной дороги клены. Журчала вода, лилась из кувшина на коленях каменной русалки в фонтане. И было так тихо... Так... хорошо, а из дома мягкими волнами расходилась пронзительно-яркая сила.
Там ждало спасение Рэми чувствовал.
Душа отозвалась на чужую магию, всколыхнулась радостью, забыв недавнее. Даже щека не болела так сильно, ведь там, внутри, ждали, любили и никогда не боялись. Там все объяснят, окружат заботой, убаюкают мягким голосом.
Не слушая оклика учителя, Рэми соскочил с лошади и вбежал по ступенькам главного входа. Пролетев через зеркальную залу, он ворвался в тихий увешанный белоснежными гобеленами гардероб и, распахнув двери в библиотеку, не останавливаясь, бросился в объятия укутанной в белое фигуры.
Жизнь вновь заиграла красками, яркими, радостными. Солнце лило через высокие окна счастливое
золото, вокруг приятно пахло бумагой и кожей переплетов, и стеллажи, густо уставленные книгами, казались замершими в ожидании телохранителями. И город с непонятными людьми остался позади, ведь здесь тонкий аромат жасмина будоражил ноздри, здесь был тот, кто всегда любил и понимал, кто был магом еще более одаренным, чем Рэми. Вождь Виссавии. Брат мамы.
Irecham lerde, Nerian, irecham dore... («Расти быстрее, Нериан, расти счастливым...» (висс.)) сказал знакомый до боли голос, и Рэми радостно зарылся носом в одежды дяди.
2. Элизар. Шерен
Элизару было одиннадцать. Он стоял у огромного, во всю стену, окна в предоставленных семье виссавийского вождя покоях. Смотрел, как тугие струи дождя стегают липы, растущие под стенами замка. Он и сам не заметил, как шагнул к тонкому стеклу, приказал ему исчезнуть и замер, вдыхая влетевший в комнату сладкий запах, с наслаждением подставляя лицо влажному воздуху.
Он и не знал, что липы пахнут так сладко, что обычный дождь может сделать воздух столь пленительным. Он смотрел на солнце, прошившее лучами тяжелые тучи, и впервые начинал понимать... как красива может быть непогода. Как ошеломляюще ярко могут сверкать капли дождя в солнечном свете. И какой потрясающий глубоко-изумрудный оттенок у мокрой листвы. Оказывается, и боль, и печаль, все может быть красивым...
В родной Виссавии, защищенной куполом магии, всегда погоже. Дожди там теплы, ласковы, скоротечны и проносятся лишь ночами. Цветы огромны, взрываются ароматами и красками, и, сказать по правде, младший сын виссавийского вождя раньше и не знал... что нечто столь скромное, как ветви цветущей липы, может быть столь прекрасным. Что не множество ароматов, переплетшихся тесно друг с другом, а один... может так волновать душу.
Красиво? рука отца сжала плечо. Когда-нибудь мы приедем сюда зимой, когда Кассия укутается в снег.
Снег это, наверное, холодно, содрогнулся Элизар.
Да, и опасно. В Виссавии тебе не надо беспокоиться об одежде, о тепле в доме, о том, чтобы укрыться от непогоды. Здесь, увы, все иначе, и, хоть и красиво, а приходится быть осторожным... Элизар, ты дрожишь. Не стой так, простынешь.
Целители вылечат...
К чему беспокоить целителей без причины? Ты слишком привык к заботе.
Отец приказал окну вернуться на место, и сразу же стало тихо и душно. Солнце, будто всполошившись, глянуло через ветви лип, пустило по полу зайчиков: позолотило инкрустацию на стенах, оживило лицо кассийской богини на потолке, скользнуло по темным бархатным драпировкам. Отец опустился в кресло и, взяв Элизара за руку, заставил встать между своими коленями:
Помнишь, что я тебе говорил? тихо спросил он, заглядывая в глаза. Безумие будет приходить очень медленно...
...и однажды поглотит меня полностью, сглотнул Элизар. Помню. Но мне не страшно. У меня есть ты...
Отец как-то странно улыбнулся, и в душе всколыхнулась невесть откуда взявшаяся горечь. Элизар вдруг понял, что все это не просто так. И мягкая забота в родных глазах, и легкое беспокойство, столь незнакомое и странное, и внезапный, едва слышный всхлип, когда отец обнял за плечи и привлек к груди. Как будто...