Как кнутом по плечам. Почему он так... хорош? Для рожанина немыслимо хорош, даже для архана... Откуда эта проклятая верность? И не врет же, Арман чувствует, что не врет. Это же рожанин, все, что он думает, все, что чувствует все наружу. Искренен. В каждом слове. В каждом взгляде. В протягивающих зелье ладонях. В улыбке, в которой ни следа заискивания. Лишь... забота? Этот идиот беспокоится об Армане, хотя сам умрет уже завтра?
Невыносимо!
Арман сел на кровати, опустил голову и сказал, чувствуя себя бесконечно виноватым:
Ты же понимаешь, что завтра я отведу тебя к жрецам?
Да, мой архан.
Понимаешь, что принадлежишь не мне?
Ответ прозвучал так же спокойно, так же тихо:
Да, мой архан.
Понимаешь, что когда жрецы прочитают знаки на твоих запястьях, тебя отдадут твоему архану? Либо, если тот не захочет принимать тебя обратно, убьют прямо в храме?
Да, мой архан.
Я не твой архан! Твой тебя убьет! И умирать ты, наверное, будешь долго!
А ему что за дело? И почему мальчишка отставляет чашу, берет ладони Армана в свои и шепчет:
Да, мой архан.
А потом продолжает так же тихо:
Все равно, что со мной станет, но я хоть недолго мог быть рядом с тобой.
И не врет же!
Как ты можешь... вырвалось у Армана.
Слуги говорят, что твои глаза холодны, и это так. Но сейчас они печальны, продолжал Нар. Эта печаль меня ранит и радует, потому что никто и никогда не печалился из-за меня. Понимаешь? Всем плевать. На меня, на мою боль, на то, живу я или нет. Тебе не плевать. В твоих руках власть, магия, все, о чем я лишь мечтать могу. Ты как божество, недосягаемый, непонятный и далекий, но боги меня давно покинули, если вообще когда-то замечали, а ты не можешь. Ты боишься за меня, хотя я никто. Прошу... выпей зелье. Поспи хоть немного. Завтра все уладится.
Уладится?
Просто знаю, что так будет, спокойно ответил Нар. Я просто... в тебя верю.
Верит, как и Лиин? Почему?
Я сам в себя не верю, выдохнул Арман и, поняв, что сказал, вырвал ладони из цепких слуг слуги.
Нар вновь опустил голову, скрывая пылающий взгляд. Будто был виноватым. Был. Но Арман не мог его наказать, хотя других наказывал без раздумья.
Выпей... умоляюще сказал Нар и на вытянутых руках протянул чашу, все так же не поднимая головы, завтра будет сложный день. И, если боги дадут, мы сумеем его пережить... вместе.
Арман не верил в то, что слышал. Не верил, что этот смертник смеет его успокаивать. Не верил и в то, что сам не карает за дерзость, принимает из рук рожанина чашу, выпивает половину, и, показав на диван, велит:
Выпьешь остаток и будешь спать там. Не хочу, чтобы ты удрал.
Не удерет, Арман знал, что не удерет. Он просто хотел, чтобы в последнюю ночь Нару было тепло и удобно. Хотя бы это...
Да, мой архан...
Даже от половины чаши зелья сразу же захотелось спать, наверняка, питье было начинено магией. И где это простой мальчишка-рожанин взял магию? Проваливаясь в тяжелый, но ласковый сон, Арман почувствовал, что его укутали одеялом, заботливо, как когда-то делала няня. Но уже пару лет Арман не позволял Аде этой вольности. Так почему какому-то рожанину позволяет?
Иди спать, прохрипел он, поймав Нара за руку.
И последними словами, которые он услышал, проваливаясь в теплые объятия сна, были:
Как скажешь, мой архан.
14. Рэми. Храм судьбы
Рэми не обижался, скорее наоборот. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать у каждого мужчины должна быть своя женщина. Лучше, если хорошая женщина. А Мия была хорошей, милой и ласковой. И красивой странной непонятной красотой. Вот встретишь ее во дворе и не заметишь, разве что волосы рыжим на солнце мелькнут, а рыжих в замке мало.
Но рядом с Брэном Мия будто цвела. По бледным обычно щекам растекался милый румянец, взгляд становился живым и каким-то мечтательным, губ касалась мягкая улыбка. И тогда Мия становилась такой красивой, что краше ее во всей округе не было.
Только полюбоваться Брэн не давал, со смехом выставлял Рэми за дверь и, временами, оглядываясь, Рэми видел, как обнимал его друг девушку за талию, шептал что-то на ухо, и тогда глаза ее сверкали счастливыми слезами, тонкие пальцы зарывались в волосы Брэна, а губы прижимались к его губам. И Рэми вдруг становилось почему-то тоскливо, будто понимал лишний он тут, в этом маленьком мирке для двоих.
Но время бежало за работой быстро, и Мия находила его в замке, обнимала за плечи, целовала со смехом в щеку и называла «маленьким братишкой».
Вот и провожать на ярмарку пришла. Поцеловала Брэна в губы, наказав беречь Рэми, и самого волчонка обняла, сунула в руки котомку с едой и прошептала на ухо благословение.
А потом была долгая дорога по весеннему лесу, скрытому в мареве моросящего дождя. И дико интересные рассказы сидящего рядом с Брэном деревенского. Рэми кутался в плащ, свернувшись калачиком в крытой повозке, и слушал... и лес слушал, и рассказчика, и тихое жалобное поскрипывание повозки, и перестук капель дождя по натянутому брезенту. А еще думал о сестренке, что так хотела поехать с ними на ярмарку. Брэн даже согласился взять, но в последние дни Лия так сильно кашляла, что мать ее не отпустила. Лия долго плакала, провожая в дорогу, и Рэми обещал ей привезти яркие ленты, сладости, новое платье, самалийские сапожки и даже браслет удачи из храма судьбы.