В определенном смысле Коннор понимал Эмму. Он знал, откуда растет эта гордость, и понимал ее стремление не склонять головы перед тем, кого презираешь. Но отец выкинул Коннора из дома, как нашкодившего щенка, не позволив даже вещи собрать.
Что плохого Коннор сделал этой прекрасной гордячке? Вытащил ее из пасти драконихи?
В этой части дома всегда было холодно. Расставшись с Эммой, Коннор ушел в отцовскую библиотеку и первым же делом подошел к огромному глобусу в самом центре: откинь верхушку и увидишь роскошное собрание вин, которое не уступает столичным. Коннор вывернул пробку из первой попавшейся бутылки вино было залито в нее в год рождения старика Клилада Осборна сделал глоток из горла и отсалютовал отцовскому портрету на стене.
Выкуси, папаша, старый праведник и лицемер. Все это теперь принадлежит блудному сыну.
Портрет предсказуемо промолчал.
Коннор сделал еще несколько глотков и решил, что утащит этот замечательный глобус в свою спальню, а в библиотеку больше не зайдет. Слишком уж тут холодно, несмотря на теплый день за окном, слишком веет отовсюду осуждением и гневом, словно призрак старого Клилада бродит среди книжных шкафов и потрясает невидимым кулаком.
Он сам не заметил, как бутылка опустела. Но хмель не пришел вместо него пришла тоскливая злоба.
Все хотели видеть в Конноре мерзавца, и он постарался оправдать это желание. Никому на самом деле не было интересно, что творится у него в душе. В нем видели убийцу, и он им стал Берта Валентайн разрушила его жизнь, и теперь Коннор сидел на обломках, напивался и понимал, что Эмма считает его негодяем. Не потому, что он причинил ей боль потому что она так привыкла.
Значит, пришло время снова оправдывать чужие ожидания. Его считают гадиной значит, он ей будет. Коннор усмехнулся и, запустив бутылку в отцовский портрет, вышел из библиотеки.
Где миледи Эмма? осведомился он у приключившегося рядом слуги. Парень уставился на него, чуть ли не раскрыв рот, а затем произнес:
У себя, милорд, на втором этаже, стал-быть.
Коннор прикинул: на втором этаже были спальни, гостевые и хозяйские. Он еще не знал точно, чего именно хочет, но понимал,
что добьется своего в любом случае, чего бы ему ни захотелось.
Он не запомнил, как поднялся на второй этаж, толкнул одну дверь, другую Эмма сидела, склонившись над рабочим столом, в ее руках крутился темно-зеленый стебель с розоватыми шипами, и Коннор вспомнил, что она занимается цветами и букетами. Прелестное женское рукоделие солнечный свет запутался в золотистых волосах и вдруг сделал их огненно-рыжими.
Берта едва слышно произнес Коннор. Эмма нет, уже рыжая тварь из допросной вскинула голову и посмотрела на него с тем самым ужасом, который он так хотел увидеть в ее лице. Не презрение, с которым Эмма смотрела на него на пороге его собственного дома, а ужас.
Коннор? прошептала она так, словно хотела достучаться до него. До той части его сути, которая вчера вытолкнула Коннора перед обезумевшей драконихой.
Мне очень жаль, Берта слова вырывались из глотки с болью, словно Коннор был ранен. Мне правда очень, очень жаль.
Вино ударило ему в голову сильнее, чем он ожидал. Глухая ярость, которая толчками выбивалась из глубины его души, помрачала разум. Берта поднялась со стула и Коннор видел, что сейчас она понимает все, что с ним происходит, все, в чем была виновата. Он подошел к ней вплотную, вынул из заледеневшей руки цветочный стебель и тотчас же наколол ладонь на один из шипов.
Коннор поднес руку к лицу, слизнул каплю крови. В доме его отца никогда не было комнат с такими серыми стенами и инструментами для допроса на столе. Берта Валентайн никогда не оказалась бы в Дартмуне но вот она, стоит прямо перед Коннором, и он видит собственное отражение в ее зрачках: темное, безумное.
Он ударил ее наотмашь хлестнул стеблем, алая полоса, расчертившая грудь, стала наливаться алыми каплями, и Берта вскрикнула и отшатнулась от него. Коннор сгреб ее, прижался губами к каплям, слизывая и сцеловывая их, чувствуя биение чужого сердца и захлебываясь тем страхом, который сейчас захлестывал Берту и заставлял твердеть ее соски под легким шелком платья.
Кон Коннор! вскрикнула она чужим голосом, оттолкнула его и попыталась было броситься к дверям. Коннор схватил Берту за руку, рванул на себя еще ни одна ведьма не уходила от него, ни одна ведьма не осмелилась бы назвать его по имени
Его ударило в голову, в затылок ударило так, что Коннор рухнул на старенький ковер, и допросная, которая вдруг превратилась в скромную девичью спальню, вдруг затанцевала перед ним, и шум тысяч крыльев невидимых птиц наполнил уши. В голове пульсировала боль; Коннора подбрасывало, рвало и дергало, и сквозь наползающее марево безумия он чувствовал прохладное прикосновение чужих ладоней к лицу.
Коннор! услышал он сквозь шум. Коннор!
Потом пришла тьма.
***
-остаточная магия. И очень сильная
Волны, которые трепали и бросали Коннора во тьме, постепенно улеглись. Боль, ломавшая его тело, медленно и неохотно отступала сквозь тьму стали пробиваться голоса, и в одном Коннор опознал доктора Маквея: тот практиковал в поселке Дартмун и приходил в поместье, когда Коннор заболевал.