Смотря на ее розовые щечки, я гадала, понимала ли она, что это не настоящий мир. Понимала ли она, что ее мать бежала от краж, изнасилований, от возможности быть украденной в рабство. Этот город спасение или клетка, в который ты запираешься добровольно?
Конечно, согласилась за меня дочь и опустилась на корточки, дабы быть на одном уровне с малышкой, слышали, у вас сегодня праздник.
День листопада! Пора прощаться с листиками! она подобрала один из желтых листов с земли и протянула Эмили. Смотри, какой красивый!
В городе не было постоялого двора, однако были пустые дома за счет постепенного расширения, спонсируемого графиней Курт. Мы устроились в одном из таких, готовясь к вечернему застолью прямо на площади у храма, но у меня не хватало сил даже на то, чтобы собрать волосы. Мои глаза раз за разом обращались к собственной руке, которой я подписала назначение сына.
Разве император не отправлялся на фронт в еще более раннем возрасте? слышался голос Ракель за закрытой дверью небольшой комнатушки.
Это совсем не умоляет моего беспокойства, Эмили казалась на грани слез, мама ведь даже подписала указ об отказе от этой жуткой традиции, но мой брат все равно должен исполнить свой долг по настоянию сената, а при вступлении на трон утвердить закон. Даже сейчас для них слово мужчины важнее. Все надежды на то, что хотя бы мой племянник не будет обязан рисковать своей жизнью
Ну что вы, принце герцогиня, с кронпринцем все будет в порядке, ведь у него еще нет наследника. Как вам эта прическа?
Собери волосы повыше, она вздохнула, знаешь, я могла бы верить в силу слов Богини, но разве я не доказательство ее ошибки? Каждый раз смотря в зеркало я словно слышу, как эти волосы и глаза кричат мне, что мой брат может погибнуть. Уже через неделю он отправится туда, где его поджидает смерть, а даже если Богиня защищает его от гибели, то спасет ли она его от ран, страха и боли?
Я вышла из комнаты дабы прервать диалог.
Пойдемте, нас ждут.
Вереница столов разных размеров и высоты, букеты из пожелтевшей листвы и теплое вино. Свечи, игра на лютне и звон бубенцов, топот мелких ножек и смех. Сначала нас сторонились, однако Эмили легко нашла общий язык с местными, и вот уже дамы окружили нас со скромными и не очень вопросами.
Моих сил хватило ненадолго. Извинившись, я вернулась в домик, предчувствуя приступ головной боли. В маленькой темной комнатке с единственной масляной лампой, на холодной постели я, разгоряченная вином, открыла дневник бывшего императора, моего мужа Дориана. В тот вечер я решила, что меня устроит любой ответ: если мои воспоминания правда, то я смогу найти в записях мужа поддержку, а если же все было ложью, то во мне родится злость, а из нее сила идти дальше.
Подчерк был ровным и уверенным, однако текст лишь местами был связным, словно ложился он на листы в разные времена и без особой цели. Совсем не похожий на мои структурированные дневники, написанные не ясно зачем и кому, этот текст был просто потоком мыслей.
'Странно ли спустя годы вспоминать когда-то ужасные воспоминания
без толики тревоги? В 12 лет череда похорон ознаменовала начало новой эпохи и моего правления. Сколько гробов в тот год было сожжено в столице и как много истошных криков в ночной темноте слышали эти каменные стены?
Стоять перед мамой в храме было странно, а еще страшно уронить корону. Помню, мои глаза тогда постоянно обращались к девочке у моего плеча с диадемой на голове, а все мысли были о том, что я теперь должен оберегать ее. За день до коронации камергер сказал мне, что я должен заботиться о всей империи, что все ее жители за моей спиной. В 12 лет я стал щитом для 56 миллионов человек и дочери Богини.
Дочь Богини рядом казалась воплощением идеала, представленного храмом. На меня возложили корону, доверили судьбы, однако я, монарх, смог призвать Анима в тот же год, что и моя юная жена. Помню зависть от ее хвастовства в момент первого призыва, обиду и гнев, что я, старше на 3 года, до сих пор не сумел нечто настолько элементарное для правящей семьи. Позднее, получив в услужение духа, я не смог скрыть обиду от заурядного таланта, вверенного мне. В тот день я с ужасом осознал радость от гибели матери, ведь мне казалось, что ее, уверенную в моей исключительности, подобный талант бы разочаровал.'
'Жена являлось главной радостью моей жизни. После смерти родителей, когда мы еще больше походили на брата и сестру, чем на супругов, я с трудом осознавал, что девочка с огромными синими глазами будет привязана ко мне до самой смерти. Казалось, она упорхнет так же легко, как и все те дворянские дети, посещавшие дворцовый город с главами семей. Время сглаживало сомнения, притупляло эмоции и вот нахождение Бель рядом стало настолько органичным и правильным, что даже годы, прожитые во дворце до её приезда, казались лишь чудаковатым сном.
Перебравший на приеме граф как-то сказал мне: «Только после рождения ребенка можно ощутить любовь настоящую. Женщин может быть великое множество, но дети вот для кого придумано это светлое чувство.»
Я тогда удрученно посмотрел на беременную императрицу. Мои чувства к ней изменятся? Неужели есть что-то могущественнее моей привязанности к этой девушке?