Я готова.
Она делает первый ход.
Я наблюдаю за тем, как она берет четыре зеленых камушка и замирает, рассматривая доску. Затем быстро бросает их, раз-два-три-четыре, в новые дома так, что первый остается пустым. Кивает мне.
Твой ход.
Я делаю глубокий вдох и беру горстку сапфировых камушков. Конечно, я знаю, что на самом деле они не из сапфира скорее всего, обычные камни, которые раскрасил какой-то местный ремесленник, но мне почему-то кажется, что в моих руках они драгоценны и я обязана класть их аккуратно. Как и Некеса, я некоторое время рассматриваю доску, стараясь понять, куда лучше всего класть камушки, чтобы четвертый не оказался на ее стороне. Затем я делаю ход, позволяя маленьким камушкам выскользнуть между пальцами в их новые ямки. Некеса сжимает губы.
Это был хороший ход.
Мы продолжаем, по очереди беря камни и распределяя их по новым домам. Другие девочки ничего не говорят, пока мы ведем нашу молчаливую войну, словно полководцы. Постепенно я нахожу ритм. Некеса была права, когда сказала, что оварэ стратегическая игра, но одновременно это и игра на выживание, а такие игры мне знакомы слишком хорошо. Мы с мамой играем в них каждый день: когда нам не хватает денег на оплату жилья, когда у нас мало еды, когда становится холодно. Я играю в эту игру всю свою жизнь.
Ты выиграла. Я слышу в голосе Некесы недоверие. Она отклоняется и рассматривает доску, словно ожидая, что я обхитрила ее.
Мир вокруг медленно обретает четкость, и я вижу, что Узома и Чакойя по-прежнему сидят рядом. Они обе широко улыбаются мне, хлопают, и теперь я вижу в их глазах одобрение, смешанное с завистью. Сердце снова сбивается с ритма, но на этот раз не от страха. Нет, это новое чувство, и только через несколько секунд мне удается найти для него название радость. Это не совсем похоже на то, что я чувствую, когда мама удивляет меня фруктовым пирогом с рынка. Нет, это нечто другое. Впервые в жизни я наслаждаюсь тем, что мне завидуют. Я осознаю, каково это когда тебя замечают, когда ты интересна другим дольше чем на несколько секунд.
Мне это нравится.
Но радость мимолетна, это я уже хорошо усвоила. Все равно что набрать воду в сложенные чашечкой ладони она просачивается сквозь щели, как бы крепко ты ни сжимала пальцы, надеясь сохранить ее.
Я отчетливо ощущаю момент, когда радость ускользает.
Стой!
Плечи напрягаются, когда я слышу голос, перекрывающий обычный для рынка шум, громкий и жесткий, как удар кнута. Повернувшись, я вижу, что голос принадлежит мужчине в небесно-синем кафтане с золотым поясом на талии. Кожаные сандалии блестящие и новые, а темные курчавые волосы идеально подстрижены с боков. Даже не видя золотого кинжала-ханджари у него на поясе, я знаю, кто это что это за человек. Это один из Сынов Шести, священный воин, защитник правопорядка. Хотя солнце по-прежнему печет, по телу пробегает холодок. Я не доверяю Сынам Шести. Они считают себя воплощением чести и справедливости, но у меня о них другое мнение. Я крепко стискиваю зубы, когда на площадь следом за первым выходят еще несколько воинов, чувствую, как напрягается все тело. Но воины смотрят не на меня.
Они смотрят на маму.
Стой! Первый воин, видимо, лидер, повторяет команду, хотя мама и так не двигалась с места. Все вокруг застыли, никто не произносит ни слова. В этой жуткой тишине я ощущаю предчувствие
беды и смотрю маме в глаза. Она стоит перед колодцем, по-прежнему держа мой кувшин в руках, а свой на голове. Воин подходит к ней, натужно улыбаясь и сверкая белыми зубами. Он напоминает мне гиену, которая выслеживает добычу.
Господин. Мне не разглядеть маминого лица, но ее поза меняется. Голову прямо, плечи назад. Она не отступает, когда воин останавливается перед ней, и по тому, как он хмурится все сильнее, я понимаю, что ему это не нравится. Какая-то проблема? спокойным голосом спрашивает мама.
Воин выпрямляется во весь рост и отвечает, глядя на маму сверху вниз:
Дараджам теперь запрещается пользоваться центральными городскими колодцами. Тебе придется брать воду где-то еще.
Я вскакиваю на ноги. Предчувствие беды перерастает в неприкрытую тревогу. Она пульсирует внутри, и я слышу, как пульс отдается в ушах. Никто не произносит ни слова. Уверена, Узома, Некеса и Чакойя по-прежнему сидят, склонившись над доской для оварэ, но на них я не смотрю. Я все еще не могу разглядеть мамино лицо, но слышу страх в ее голосе.
Это я никогда не слышала такого правила. Ее голос дрожит.
Кухани ввел его вчера вечером, сообщает воин. Если вашему отродью нужна вода, идите к колодцам на западной границе.
Мое лицо кривится. В западной Лкоссе находится район Чафу, место несимпатичное и небезопасное. И идти от дома намного дальше. Отправлять дарадж за водой туда это настоящее наказание.
Я я Мама запинается. Но это
Шевелись, грубо произносит воин. Он больше не улыбается, его глаза мрачно сверкают. Если не хочешь проблем.
Мама выпрямляется. Я слышу в ее голосе гнев:
Что ж, очень хорошо.
Она отходит от колодца и воина, но Сын Шести хватает ее за руку. Время словно замедляется, и я вижу, как мама теряет равновесие. У меня внутри все сжимается. Высокий кувшин у нее на голове качается один раз, другой, затем соскальзывает и разбивается на миллионы кусочков. Мама издает негромкий звук что-то среднее между вскриком и всхлипом. Она дергается вперед, словно пытаясь поймать осколки, но воин по-прежнему держит ее за руку. Он дергает ее, заставляя приблизиться.