Сказал бы кто в университете в Коимбре, когда ее, книжную девочку, угораздило влюбиться в первого парня на потоке, что все так будет, не поверила бы. Что все случится лучше, чем она могла даже мечтать, она выйдет за первого красавца замуж, он станет звездой телевидения, но
Никто не сказал, что после свадьбы, которой заканчиваются все сказки и кинофильмы, единственное чувство, которое она будет испытывать, это жуткий стыд.
С того выпуска новостей после матча за бронзу футбольного чемпионата мира в карьере мужа начался спад. И, по убеждению Луиша, виновата была конечно же она, Эва.
В том, что упала с лестницы, не успев переписать ему текст с нейтрального на победный. Что началось кровотечение. Что потеряла сознание. Что очнулась только в больнице. Что победный эфир мужа едва не превратился в его личный позор все, что Эва успела написать, муж читал как обычно, но на текстах, которые она не успела дописать и исправить, Луиш мычал, запинался, путал имена, минуты и даты. Не говоря уже о более сложных, чем футбольные, новостях.
Пока она лежала в больнице, после неправильно прочитанного текста правительственного сообщения Луишу пришлось объясняться в ПИДЕ, а вызовы в пугающую Службу государственной безопасности мало способствуют развитию карьеры.
Если бы одной твари тогда не приспичило на пустом месте упасть и выкинуть моего сына! замахнулся на нее и сегодня муж. Но новая охрана телецентра быстро скрутила его где-то там за ее спиной.
Это был и мой сын
Пока она лежала в больнице, на телестанции с ее «золотого мальчика» слетела вся позолота. Последний младший редактор догадался, что сам Луиш не в силах связать двух слов и что за всем его умом и красноречием стояла жена и редактор Эва.
После ее возвращения ничего не наладилось ни на работе, ни дома.
Луиша все реже ставили в эфир, ей все чаще давали писать тексты для других отказаться она не могла, уволили бы обоих, и на что тогда жить, а плохо писать не умела. И все чаще приходилось просить в гримерной наборы театрального грима, списывая на детские представления в воскресной церковной школе, куда уже водили малышек, а на деле чтобы замазать синяки от его ударов.
Тексты мне дрянные подсовывала! Другим писала правильные, а мне дрянные! Все ждала, чтобы подсидеть меня. Змею пригрел
Где он успел выпить с утра, пока они с матерью и девочками ходили к причастию? Или с вечера не останавливался?
Как-то все совпало. Ее выкидыш, его запои, его карьерный спад, его ревность на пустом месте, его скандалы, доходящие до «Порой хочется тебе изменить, чтобы хотя бы понимать за что!»
И так по нарастающей. Пока однажды четыре года назад в такой же предновогодний эфир в последний день 1969-го вошедший в студию директор Гонсальвеш, почесывая ладони, не сказал:
Хватит другим тексты писать. Сегодня сама будешь вести программу.
Луиш на мгновение протрезвел:
Нация ждет Торреш!
И получит Торреш. Без паров алкоголя, продолжая чесать ладони, ответил директор и вышел. Редактору титров осталось поправить только имя.
В студии Эва Торреш.
Нация ждет Торреш
Нация ждет
Нация ждет! главный редактор Родригеш во время утреннего тракта был категоричен. Вы это ваше пагубное влияние других стран для ночного клуба оставьте!
Это все по поводу ее костюма, который она предложила сделать более современным, убрать корсет и шпильки, добавить распущенные волосы, подхваченные широким ободком или шарфом, и кримпленовый брючный костюм.
Ни в коем случае!
В новогоднем эфире все должно быть достойно! Нас смотрит нация!
В итоге шиньон, будто намертво вбитый в голову, корсет ни вдохнуть, ни выдохнуть, шпильки привет, грядущий артрит! Нарядили из пыльных загашников.
Только кольцо на среднем пальце мамино любимое старинное кольцо с красным камнем и буквами ICE, выгравированными на внутренней стороне, которое мать подарила ей, когда Эва стала выходить в эфир.
Нации нравится смотреть на ее пытки?
Этого она хотела, когда мечтала стать телезвездой?
Этого она хотела?!
Почему вторая раньше времени включалась? кивнула головой в сторону камеры. На тракте репетировали с третьей! Я не сова головой по кругу вертеть!
Эва! Эва! Эвитта! Все чудесно! Новый год! Директор Гонсальвеш входит в студию. Аплодирует вместе со всеми. Из аппарата премьер-министра звонили! Из аппарата самого Каэтану! Без замечаний! Смотрит нас! Сам! Смотрит!
После звонка из аппарата «Самого» и директору, и главреду уже нет дела до «не той камеры».
Фото! Делаем фото! Быстро!
Директор Гонсальвеш кивает фотографу, который весь эфир в перерывах на рекламу снимал ее и гостей для галереи портретов, которая красуется в холле около входа в кабинет директора.
Общее фото! И Эву! Эву отдельно! Так! Хорошо! Только бархотку поправь! И все! Хватит работы! Едем отмечать! На правительственный прием едем! Ты приглашена! И не возражай! Не возражай! Будут все!
Она этого хотела? Когда девочкой вглядывалась в окно через дорогу, где загадочно мигал телевизор, и молилась, только бы хозяева квартиры не зашторили окна.
Она об этом мечтала? О звонках из аппарата «младшего диктатора»?