Купер вздохнула, пытаясь пятерней расчесать спутавшиеся волосы.
Когда ты сделал мне предложение, то сказал, что не хочешь менять мой характер или указывать, как мне жить.
Именно это я и имел в виду.
В таком случае я тебе, конечно, очень благодарна за то, что вытащил меня из каталажки, и все такое, но если твои намерения и вправду таковы, тогда не стоило врываться в жандармерию на белой лошади и спасать меня.
О, так ты там наслаждалась обстановкой?
Я там собирала материал для потрясающей статьи. Пока ты за мной не явился.
Ты что, серьезно?
Да.
Что ж, сказал он, помолчав, в следующий раз, когда тебя арестуют, я удовольствуюсь передачей: принесу тебе черствую корку хлеба.
Вот это уже другое дело! И она сначала рассмеялась, а потом тут же расплакалась. Генрих мудро промолчал. Через некоторое время она осушила слезы протянутым им платком и судорожно вздохнула.
Прости, что ворвался в участок, наконец произнес Генрих. Я уже потерял одну жену и не горю желанием потерять вторую еще до того, как она станет моей.
Они ехали по седьмому округу самому богатому и привилегированному району Парижа. Генрих припарковал машину возле узорчатых чугунных ворот.
Приехали.
Где мы? Что это за место?
Это мой дом.
Ой, совсем как дом Мадлен ! воскликнула Купер. Старинный дом в Париже, увитый виноградными лозами.
Да, согласился с ней Генрих. Только вот жили в нем до недавнего времени не двенадцать маленьких девочек, по шесть в ряд, а несколько десятков гестаповских офицеров. Этот дом немцы реквизировали одним из первых, зная, кто я такой.
Он открыл дверь, и они вошли. В доме, большом и старинном, было тихо, но в комнатах царил беспорядок, оставленный бежавшими в спешке немцами. Повсюду валялись обломки красивой мебели. Стены были голыми.
Они вывезли мою коллекцию импрессионистов, сухо заметил он. А взамен оставили это.
На стене в столовой висел большой, написанный маслом портрет Адольфа Гитлера в коричневой военной форме, сердито взирающего на них из-под нависшего чуба.
Омерзительное зрелище, заметила Купер.
Да, мне он тоже никогда не нравился.
Почему ты его не снимешь?
Оставил нарочно как напоминание, чтобы не забывать, против чего мы боремся, ответил Генрих. А еще из-за того, что если они забрали Ван Гога и оставили Гитлера, значит, и сами понимают, что проиграли.
Даже несмотря на оставленный немцами хаос, дом все еще производил впечатление. Генрих водил ее из комнаты в комнату, по пути рассказывая, что этот прекрасный дом был построен в романтическом стиле во времена Наполеона III. Потолки здесь украшала изящная лепнина. Из окон верхнего этажа открывался вид на золотой купол Дома инвалидов.
Когда ты снова его восстановишь?
Когда закончится война. До этого времени я предпочитаю жить в номере «Рица». Тебе здесь нравится?
Очень! Он великолепен. Если бы он был моим, я бы не могла дождаться, чтобы снова в него переехать.
Дорогая, он уже твой, ласково сказал Генрих. Можешь делать с ним все, что угодно. Когда мы поженимся и война закончится, мы вновь возродим его к жизни.
Она огляделась кругом, пытаясь увидеть дом таким, каким он станет после обновления: одним из самых прекрасных домов в Париже. Она попробовала представить себя, Уну Райли из Бруклина, хозяйкой этого особняка: как она станет украшать и обставлять комнаты, принимать гостей, задавать тон в обществе. Весь светский Париж будет у ее ног.
Я почему-то не могу себе этого представить.
А я могу. Он погладил ее
по огненным волосам. Не сердись на меня. Мне придется уехать на некоторое время.
Она заглянула ему в лицо:
Куда? Далеко?
Я тебе говорил, что коммунисты планируют переворот. Так вот, они уже перешли к действиям.
Ты имеешь в виду забастовки?
Забастовки только начало. Они рассчитывают в следующие несколько недель поставить Францию на колени. Мне нужно будет кое-что сделать.
Это опасно?
Нет, конечно. Он взял ее под руку. Смотри, это наша будущая спальня.
Комната была светлая и просторная, с большим арочным окном, проем которого обрамлял чудесный вид, открывающийся на Эйфелеву башню. В отличие от остальных комнат, здесь был наведен идеальный порядок. В вазе на столе стояли свежие цветы, огромная кровать с балдахином на четырех столбиках, застеленная безукоризненно чистым бельем, так и манила прилечь.
Что все это значит? спросила Купер. Ты специально подготовил эту комнату?
Мне хотелось, чтобы она тебе понравилась.
Ты рассчитывал, что я завалюсь с тобой в постель? спросила она, не зная, смеяться ей или сердиться.
Ну могу же я надеяться.
Купер не понимала: то ли она была шокирована, то ли чувствовала себя польщенной.
Генри! А я-то, наивная, считала тебя истинным джентльменом!
Насколько я припоминаю, у вас, американцев, есть поговорка: «Хорошие парни приходят к финишу последними».
Не думала, что ты участвуешь в скачках.
И я не думал. Но теперь-то понимаю, что участвую, и кто первым пересечет финишную черту, тому и достанется победа.