Михаил Маношкин РОССКИЕ ЗОРИ
К читателю
Рим к тому времени одряхлел и уже не мог, как прежде, устрашать мир своими легионами. Семена его тысячелетнего владычества над народами и государствами повсеместно давали густые всходы ненависти к империи, а к ее границам уже двинулись готы, уже возник мощный союз алано-сарматских племен, уже далеко на востоке пришли в движение самые грозные разрушители тогдашнего мира гунны. Назревали события, которые через два-три столетия изменят общественный лик Европы.
Века сменятся исчезнет немало племен, народов и государств, пыль и песок засыплют развалины некогда могущественных эллинских городов, переместится устье Дона-Танаиса, оставив на прежнем месте узкую полоску воды, которую позже назовут Мертвым Донцом, многое изменится в стремительном потоке времени. Рассеются по земле, как дым в небе, скифы, сарматы и готы, за ними придут и исчезнут гунны и авары, кончится великий Рим, подчинивший себе полмира. А среди этого хаоса разрушений и исчезновений, к удивлению Востока и Запада, поднимется могучая Русь. Но это случится намного позже событий, изображенных здесь.
Время сметало с лица земли все наносное, мимолетное и лелеяло все жизнестойкое. Русь поднялась, потому что своими корнями уходила в глубину веков. В третьем столетии русских еще не было, но были и здравствовали их предки праславяне, мужественные, свободолюбивые люди, отстоявшие себя в битвах с киммерийцами еще в доскифские времена.
Такие глубокие корни и дали стойкие всходы на земле. Корни эти трудолюбие и человечность, ими наши далекие предки и проросли в толще жизни.
Всеобъемлюще язычество праславян, удивительно человечны их боги. Не случайно, любя жизнь, праславяне давали отпор все пришельцам и не только сохраняли края предков, но и непрерывно осваивали новые незаселенные земли.
Историки называют праславян разными именами, я называю их россами. Это известное допущение, но оно не играет существенной роли. Речь пойдет о наших предках, которые по натуре своей были русскими людьми.
Но пусть они сами расскажут о себе.
1 «ОЙ, ДИДИ-ЛАДО»
Село, длинный ряд прочных бревенчатых строений, затаилось в предвкушении праздника: идет великая Лада , устроительница свадеб и людской радости! Скоро на улицу Вежина высыплют стар и млад, скоро на Красной горке сойдется множество людей и по всей округе разольются веселые голоса. Слава Ладе! Потом будут застолья с песнями и плясками, а ночью на берегу Вежи вспыхнут костры и потечет легкий, будто невесомый хоровод девчат и парней. Будет где повеселиться, себя показать
Останя тряхнул густыми, выцветшими на солнце вихрами, отгоняя от себя беспокойные мысли, взглянул на противоположный край села, где высился дом Бронислава: там под строгим присмотром Темной Вивеи, жены Бронислава, женщины готовили свадебные столы, и место
невесты было предназначено для Даринки
Останя стиснул зубы, его светло-серые глаза потемнели. Он повернул к дому.
Отцовский двор стоял на другом краю села. Добротный, окруженный высоким тыном, он одновременно являлся крепостью, проникнуть в которую можно было только через ворота да потайным ходом, известным лишь семье Лавра Добромила. Но потайником давно не пользовались с последнего набега степняков. Останя тогда только появился на свет. Из подпола тянулся длинный лаз по нему можно было незаметно выбраться со двора и уйти в лес, где вежинцы как дома.
Мужчины тогда сражались со степняками, а женщины и дети ушли в леса, чтобы отсидеться в старом граде, затерянном среди болот. В той битве погибло немало вежинцев, среди них оба дяди Остани, но чужаки были разбиты. Многие из них нашли смерть на берегах Вежи.
С той поры село оправилось от беды, стало еще больше и краше, и свадьбы в нем случались все чаще. Но те свадьбы не волновали Останю, как эта, до которой уже не более полдня
Он пустил коня, вошел в дом. Здесь было чисто прибрано и пахло свежеиспеченным хлебом.
Мать стояла на коленях перед убрусами , висящими в красном углу. Увидев сына, она прервала молитву, встала.
Ты купал коня?
Купали коня после того, как он несколько дней пасся в табуне, перед дальней дорогой. Мать вопросительно смотрела на Останю, а тревога у нее в глазах смешивалась с восхищением: всем сын удался ликом, ростом, статью, умом весь в отца. Радоваться бы только, глядя на такого сына, но недоброе предчувствие томило сердце матери, предсказывало беду. И удал Останя, и весел, и горяч, как необъезженный конь; во всем был первый, никакого на него не было удержу, да вот не сладилось у него со сватовством, как и у старшего сына, у Ивона. Но у того все давно позади, а у Остани Что он задумал? Куда собрался?