В том-то все и дело, снова помрачнев, ответил Рыкачев.
Наступил новый день и добавил переживаний: не пришла группа Демченко. Где она, что с ней стало неизвестно.
Не пришла она ни на второй, ни на третий день.
17 октября отправились в Ак-Мечеть за самолетом Дубковского.
Заправили его горючим, Феодосий тут же взлетел. Кобельков с техником, механиком отправились полуторкой. Ехали мимо местного порта, остановились посмотреть. Как раз в это время в него вошел торпедный катер. Кобельков случайно глянул и обомлел: на палубе стояли Никитин и Блохин. Николай Яковлевич глазам своим не поверил, думал померещилось. Но нет, это они.
Буря и ливень сделали свое дело Елохин сбился с курса. Пока восстанавливал ориентировку подошло к концу горючее. Пришлось искать, куда бы можно было приземлиться. Подвернулась песчаная коса. Шлепнувшись на нее, вылезли из кабин, куда ни погляди море.
Вот и стали мы робинзонами, сказал далеко не веселым голосом Никитин. Остановка только за Пятницей
Как бы вместо Пятницы сюда фрицы не пожаловали. Кто его знает, где мы сели, ответил Елохин.
Было не до сна, всю ночь бодрствовали.
С рассветом отправились обследовать косу. Она оказалась довольно большим островом, заросшим чахлым кустарником.
Были в полной уверенности, что они одни. И вдруг из кустарника раздался выстрел и вслед за ним окрик: «Стой, кто идет?».
Вот и Пятница объявился, не удержался сострить Никитин и тут же громко отозвался: Не стреляйте, мы свои!
Навстречу им с винтовками наперевес вышли четыре матроса, остановились в нескольких шагах:
Кто вы?
Летчики. Вот наш самолет.
Вот это да сама фортуна нам улыбается. Может, теперь перебросите к своим?
Горючего нет.
Жаль, огорчились матросы. Тогда будем вместе загорать
Это был остров Джарылгач, южнее Скадовска. На нем уже побывали фашисты: привозили сюда на расстрел пленных.
Три дня два летчика и четыре матроса маялись на острове без воды и пищи, пока их случайно не заметили с нашего катера и не подобрали.
Елохин и Никитин были последними, кто прибыл в полк после перелета.
Группа Демченко пропала бесследно.
С заместителем командира Василием Вольцефером вылетели лейтенанты Скачков, Сапрыкин, Шевченко, Мягков. Они добрались до Крыма, но из-за нехватки горючего пришлось сесть на вынужденную. Вольцефер неудачно приземлился возле Евпатории, попал в госпиталь.
Шестаков предвидел, что при перелете неизбежно будут беды; и без этого малочисленный боевой коллектив еще более поредеет.
Но то, что он увидел в Севастополе, где в конце концов встретился с остатками полка, сразило его: перед ним предстала горстка осунувшихся, измученных летчиков, механиков, техников, инженеров и считанные, предельно изношенные, самолеты.
Горькие спазмы начали душить командира. На глазах у него выступили слезы. Таким его видели впервые. До сих пор он был для всех воплощением воли и твердости, доходившей порой до жесткости. И никто не думал, что в жизни могут быть обстоятельства, от которых дрогнет и закаленное в боях сердце их командира.
Пока Шестаков справлялся со своим волнением, все стояли перед ним, опустив головы, мяли
в руках шлемы, и было на душе такое чувство, будто они, оставшиеся в живых, виноваты в постигшей полк трагедии.
И только комиссар оставался внешне спокойным, уравновешенным. Твердым голосом он сказал:
Мало нас осталось, но полк сохранен. Пополнимся и снова в бой!
Правильно, Николай Андреевич, поддержал его Шестаков. Помня о погибших, будем драться так, чтобы наше небо для фашистов стало пеклом. А сейчас всем привести себя в порядок, почистить, поштопать, погладить обмундирование, помыться, подстричься. Возможно, нам будет устроен смотр. Нужно всем показать, что духом мы по-прежнему сильны.
Только вместо ожидаемого смотра пришел приказ сдать оставшиеся самолеты и через Керченский пролив отправиться в Закавказье.
Такой поворот дела Льва Львовича мало устраивал. Он был твердо намерен доукомплектовать полк техникой и личным составом и немедленно приступить к дальнейшим боевым действиям.
Однако высшему командованию было виднее, как поступить. И никто не должен был объяснять командиру, зачем со всех фронтов отправляются в далекие тылы различные части, в том числе и авиационные, мужественно выстоявшие в первые месяцы войны, прошедшие суровую школу самых ожесточенных боев, накопившие большой опыт борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.
В Ставке Верховного Главнокомандования, в Генеральном штабе уже видели зарницы Московской битвы. Там уже накапливали силы для будущих ответных сокрушительных ударов по ненавистному врагу
Ну что ж, боевые друзья, готовьте самолеты к сдаче, объявил Шестаков, и опять к его горлу подступил предательский комок. Трудно, очень трудно было расставаться со своими родными «ишачками». Сколько на них проведено схваток, сколько одержано побед! И вот теперь надо с ними прощаться. Все понимали: пришло время пересаживаться на новую технику, на старую уже надежды нет. Но ведь столько связано с ней!
Верховец, умевший как никто другой улавливать общее настроение, сказал: