То, что произошло дальше, подробно описано в упоминавшейся уже нами книге Александра Гусева.
«Мы дрались с «фиатами» уже на пределе возможного. И в этот тяжелейший момент к нам на подмогу подоспели эскадрилья Ивана Девотченко и два звена из группы Анатолия Серова. Их атака была внезапной, ошеломляющейВдруг замечаю: вдали от меня один из самолетов моей эскадрильи атакуют три «фиата». Летчик оторвался от основной борющейся группы и мог стать легкой добычей врага. Выручить друга я уже не успевал. На помощь ему поспешил пилот из эскадрильи Ивана Девотченко. Как потом я узнал, это был Лева Шестаков. Видя, что один из «фиатов» изготовился вот-вот открыть огонь по машине товарища, Лева ринулся вперед и подставил свой самолет под очередь вражеского пулемета. Лишь по счастливой случайности Шестакова не ранило. Но машина его получила добрый десяток пробоин. Две пули ударили в бронеспинку, а одна прошила кожаные брюки, которыми теперь гордился Лева».
Вон сколько событий за каких-нибудь пять минут!
В воздушном бою всегда так. Ведь дерутся
не машины, а люди, управляющие ими, со всеми свойственными им сильными и слабыми качествами. Воздушный бой это прежде всего борьба характеров.
Пока Хозе заделывал дыры на истребителе, Лев латал кожаные брюки и решал нелегкую задачу: как быть ему с Грибовым? Рассказать все как есть надолго, а то и навсегда приклеить к нему ярлык труса. Кто станет после этого с ним летать? Промолчать ему же самому медвежью услугу сделать. Как просто такие вопросы решались в детстве! Трусу в глаза говорили, кто он есть, и после этого больше не знались с ним. Тут несколько иное дело. Уже не дети. Ответственные задачи решают. Да еще вдали от Родины. При воспоминании о Родине у Льва тоскливо защемило сердце. Как живут там отец, мать в Авдеевке, как там дела у Тимофея Студенникова и Миши Ничика в Днепропетровске, все ли благополучно у Олимпиады в Киеве? Как бы хотелось получить от них хоть маленькие весточки
Да, но как же быть с Грибовым? Он должен летать, сражаться, иначе ему тут, в Испании, делать нечего. Домой он сейчас не сможет вернуться, значит, просто пропадет парень. А была бы возможность уехать отсюда с какими глазами он появится перед родителями, любимой девушкой? Нет, такое представить невозможно. Надо как-то спасать Андрея.
Прибежал посыльный-испанец:
Компаньере, зовет командир.
Девотченко, глядя в землю, спросил без обиняков, зло:
Что, опять Грибов ушел из боя?
«Вот тут сейчас и решится судьба человека», подумал Шестаков
Нет, товарищ командир, он не ушел, я приказал ему стать в стороне и, если увидит, что кому-то туго прийти на помощь.
Девотченко удивленно поднял глаза на Шестакова.
Ты что, труса решил защитить?
Нет, то, что я говорю правда.
По всему было видно: не поверил командир ни единому шестаковскому слову, но он понял его. Понял, что другого выхода нет. Разбирать действия Грибова в эскадрилье значит, дать возможность друзьям-испанцам усомниться в надежности русских ребят. Наказать? А какое взыскание может быть подходящим для такого случая? Тут ведь в пору заняться этим военному трибуналу.
Ладно, иди, Шестаков, воспитывай. Может, что и получится
Разговор с Андреем не принес Льву облегчения. Не видно было, чтоб Грибов переживал. Мало того, он как-то легкомысленно сознавался в том, что побаивается. И это вроде бы не терзало его, не мучило. Всем своим обликом он говорил: «Вот я такой есть и ничего не могу с собой поделать».
Но когда Шестаков сказал, что при первой же возможности его отправят в Советский Союз с соответствующей характеристикой Грибов вдруг заволновался, заговорил скороговоркой:
Лев, не отказывайся от меня. Я возьму себя в руки, оправдаю твое доверие.
Оправдывать нужно не мое доверие, а доверие Родины. Будешь думать об этом пересилишь себя. Главное преодолеть в себе страх один раз, а потом все пойдет как по маслу.
К вечеру, когда уже все полеты были прекращены, в штабе эскадрильи раздался телефонный звонок. Гусев просил к трубке Девотченко.
Скажи-ка, Ваня, кто из твоих орлов сегодня так отличился, подставил себя под огонь?
Это сделал Шестаков.
Шестаков?! Надо же! Ты знаешь, кого он спас?
Откуда же мне знать, разве в той кутерьме можно было что-то разобрать?
Лев спас своего друга Платона Смолякова.
Не может быть!
Все быть может, зови Шестакова к телефону, мы с Платоном поблагодарим его.
Лев, услышав в трубке голос Платона, немало удивился: связь была затрудненной, пробивались друг к другу только в самых экстренных случаях. Что же могло случиться?
Левушка, дружище, спасибо тебе огромное от меня лично, от всей эскадрильи, от Александра Ивановича.
За что, Платон?
Да ты же сегодня прикрыл меня, мои пули на себя принял
Неужели это был ты, Платоша?
Понимаешь, попал в такой переплет, что и не думал из него живым вырваться. Я у тебя теперь в долгу, Лева. Не волнуйся, за мной не пропадет. Спасибо, друг.
Шестаков не успел ничего ответить связь прервалась. Девотченко положил ему ладонь на плечо:
Ну, вот, Лев, теперь ваша дружба с Платоном скреплена огнем. Это на всю жизнь!