Анатолий пригласил, но чувствовал, что Шурочке не хотелось танцевать, да и тесно было.
А нука, русскую, плясовую! вдруг крикнул скучавший за столом Незамай. И как только Померанцев заиграл «Подгорную», он вскочил и петухом понесся по кругу, напевая:
Сербирби, конфеты ела,
Сербирби, из баночки.
Сербирби, избаловалась
Хуже хулиганочки
Из мешковатого увальня он превратился в прыткого юнца: так лихо отплясывал, что под ногами прогибались половицы, а с раскрасневшегося лица катился пот. Запыхавшись, он, наконец, рухнул на стул.
Товарищи, вашему вниманию предлагается лирическая песня «Черные ресницы, черные глаза» в исполнении Александры Петровны, объявил Померанцев.
Все захлопали.
Шурочка запела не громко, но проникновенно:
Ты стояла долго молча на вокзале.
На глаза нависла крупная слеза.
Видно, в путь далекий друга провожали
Черные ресницы, черные глаза
Все замерли. Незамай слушал, широко раскрыв глаза, точно впервые видел Шурочку. А та, казалось, никого не замечала, пела с таким упоением, будто в самом деле стояла на перроне и прощалась с любимым, уезжавшим на фронт. Только когда дошла до слов «О таких в народе песни сочиняют», почемуто так холодно взглянула на Померанцева, что Анатолий на миг уловил ее сокровенные мысли: не любит. Теперь она представлялась ему сильной, одаренной натурой. Не понимал только, что связывало ее с этим легкомысленным человеком.
Померанцев пригласил Арышева на улицу покурить. Были уже сумерки, обдувало прохладным ветерком. Угостив Анатолия папиросой, Иван заговорил поприятельски.
Слушай, Толик, чего ты хорохоришься, будоражишь всех. Если тебе хочется на роту, я помогу. Начальник штаба всегда прислушивается к моим советам. А отбивать у старика хлеб просто некрасиво.
«Отбивать хлеб у Незамая», догадался Анатолий.
Мне кажется, говорить о таких вещах сегодня не время.
Почему? Вот именно сегодня я и хочу разобраться во всем.
Из землянки вышел Незамай. Пошатываясь, он подошел к Померанцеву. Тот взял его тяжелую руку и хотел соединить с рукой Арышева. Но Анатолий сунул руку в карман.
Что, голубчик, не хочешь со мной знаться? загудел Незамай.
Но Померанцев оборвал его.
Подожди ты, Семен Иваныч, мы сами разберемся. И снова обратился к Арышеву. Ну почему вас мир не берет? Может, ты, Семен, придираешься к нему? А может, ты, кивнул он на Анатолия, подбиваешь под него клинки?
«Вот, оказывается, для чего ты пригласил меня! Помирить с Незамаем, чтобы я ни во что не вмешивался. Ничего не выйдет!»
Знаешь что, Ваня, если будешь об этом говорить, я сейчас же уйду, здесь не совещание.
Ну и мотай отсюда! полез было с кулаками Незамай.
Но Померанцев скрутил ему руки и втолкнул в дверь. Потом подошел к Арышеву, положил руку ему на плечо.
Толик, хочу поговорить с тобой, как со своим корешом. Неужели не поймем друг друга?
В этом деле нет.
Померанцев понял, что говорить бесполезно. Может, еще подпоить?
Что ж, забудем этот разговор. Идем, посидим еще.
Нет, я пойду. Извини. Благодарю за компанию.
«Сволочь! выругался про себя Померанцев. Я еще тебе устрою».
Глава тринадцатая
Шурочка оказалась очень заботливой женой. Она готовила вкусные блюда, доставала для Померанцева папиросы. А однажды привезла со станции две бутылки спирта.
Нетрудно представить, как это радовало его, вызывало у него восторг. Значит, он не ошибся в своем выборе. Это чувство подогревалось самолюбием: товарищи с завистью посматривали на него, когда он приходил с
женой в клуб, просили у него разрешения потанцевать с ней. И он все больше и больше влюблялся в свою избранницу, открывая в ней все новые и новые достоинства.
В свободное от работы время Шурочка любила порассуждать о политике, об исходе войны. Но Померанцев обычно уклонялся от таких бесед, говорил, что это ему уже осточертело.
Нет, Ваня, ты же адъютант командира полка, должен быть на голову выше своих офицеров. Давай вместе читать газеты. Это расширит твой кругозор.
Ты случайно политруком не работала?
До этого у меня еще нос не дорос. Просто я не люблю примитивных.
Ну, хорошо, хорошо, убедила.
Померанцев стал носить в землянку свежие газеты. Лежа на койке, он блаженно слушал, как Шурочка читала ему о событиях в стране и за рубежом.
Сегодня она сообщила, что наши союзники вступили в Рим, что итальянцы изгнали своего дуче Муссолини.
Значит, у Гитлера остался один партнер японский микада. Порядок!
Ваня, как ты думаешь, японцы тронут нас?
Пусть попробуют. Граница у нас надежно укреплена. Да и войск тут хватает в каждой пади полк стоит.
Евгения закрыла глаза, покачала головой.
Как я боюсь войны! Проклятые самураи! Они убили на Хасане отца. Теперь я ненавижу их!
Зато Хасан и ХалхинГол им надолго запомнились. Видно, поэтому и не лезут больше.
Ну а с нашей стороны мы не объявим им войну? Чтото поговаривают проучить коварного соседа, рассчитаться за все пакости, которые они нам причинили. Как ты, веришь этому?
Болтают! У нас же мирная политика: нас не тронут, мы не тронем.
А если китайцам вздумаем помочь? Они же воюют с японцами.