Два дня назад шведы наладили переправу у Шклова. Без малого все войска и большая часть обоза уже на левом берегу. К завтрашнему полудню генерал собирается отправить на сей берег последних кирасир, чго пока дурачат царских солдат у Орши и Копыси.
Откуда знаешь все? отрывисто спросил Петр, с неприязнью глядя на парчовый жупан сердюка, его дорогие саблю и кинжал, на торчащие из-за пояса инкрустированные слоновой костью рукояти пистолетов. Сам Левенгаупт тебе об этом докладывал, что ли?
Цыбуля медленно повернул голову в сторону царя. С пренебрежением скользнул взглядом по его мокрому плащу, заляпанным грязью грубым ботфортам, видневшейся из-под плаща обычной армейской шпаге. Не удостоив Петра ответом, лениво отвернулся и снова почтительно замер перед Голотой.
Ответствуй, полусотник, перед тобой сам государь Петр Алексеевич, поспешил вмешаться в разговор полковник, видя, что у царя от гнева стали округляться глаза и мелко задрожала в руке снятая с головы треуголка.
В глазах Цыбули мелькнуло смятение, косматые брови полезли вверх. Он поспешно сорвал с головы шапку, ударил себя кулаком в грудь.
Государь, не признал Впервой довелось лицезреть твою царскую особу
Ладно, казак, не кайся, не в чем, усмехнулся Петр. Прошел к столу, за которым сидел Голота, развернул принесенную с собой карту. Сможешь ли показать место шведской переправы?
Смогу. Цыбуля подошел к карте, ткнул в нее пальцем. Переправа ось туточки, у излучины, где течение послабше. Верховые идут налегке вплавь, а пешие и обоз по наплавным мостам. Старшой на переправе полковник Розен.
Сколько людей у генерала и велик ли обоз? поинтересовался Петр.
Солдат, пеших и конных, шестнадцать тысяч при семнадцати гарматах. А обозных возов без малого восемь тысяч.
Трубка, которую Петр подносил ко рту, неподвижно замерла в его руке. Он рывком поднял голову, с нескрываемым изумлением посмотрел на Цыбулю.
Сколько? Повтори еще раз.
Шестнадцать тысяч солдат при семнадцати гарматах. О том я не раз слышал от полковника Тетери. Это число велел передать батьке Голоте и пан есаул Недоля.
Хорошо, казак, хорошо. Верю А куда генерал собирается двинуться от Шклова?
Не ведаю, государь. Сокрыто сие ото всех в тайне. Может, пан есаул разузнает про это позже.
Есаул больше ничего не велел передать? спросил Го-лота.
Полковник Розен, правая рука генерала Левенгаупта, разговаривал с ним с глазу на глаз. Имел интерес, есть ли промеж сердюков такие, что видели государя в лицо. Как уразумел пан есаул, полковник замышляет переодеть их в форму простых полковых казаков и со злым умыслом на государя послать на лихое дело. А до этого пан есаул уже не единожды замечал при шведском штабе эскадрон кирасир, переодетых российскими драгунами. Разузнал, что командуют ими два переметчика офицера из иноземцев, добре знающих царскую особу.
Спасибо за службу, казак, весело сказал Петр, хлопая Цыбулю по плечу. Рад буду иметь такого молодца в своем войске. Думаю, что полковник Голота не поскупится отдать под начало столь бравого казака лучшую сотню своих хлопцев. А, полковник?
Не поскуплюсь, государь, сдержанно ответил Голота. Пусть только смоет поначалу с себя ту кровь и грязь, которыми запятнал казачью честь службой у неприятеля.
Смою, батько, твердо сказал Цыбуля, кладя руку на эфес сабли и глядя в глаза Голоте. Расквитаюсь с ними за все и сполна. А сейчас дозволь вернуться до пана есаула. Дюже чекает он меня.
Возвращайся, казаче. А Недоле передай, что не дождусь обнять его, как батько сына
Когда за полотнищем шатра затих топот коня ускакавшего полусотника, Меншиков задумчиво почесал переносицу.
Мин херц, а не зря мы отпустили этого сердюка? с сомнением спросил он.
По лицу Голоты пробежала нервная дрожь, в глазах вспыхнул и тотчас погас злой огонек. Он без слов достал из-за пояса и протянул Меншикову небольшую грамоту. Князь развернул ее, с интересом поднес к глазам.
«Батько, прости. Знай, что я с тобой и честно исполню свой долг перед Украиной. Твой Иван Недоля», медленно прочитал он вслух и непонимающе уставился на Голоту.
Тот взял из рук Меншикова грамоту, свернул ее, снова сунул за пояс.
Ее доставил полусотник от есаула, что вместе с полковником Тетерей командует мятежными сердюками у Левенгаупта, пояснил он. А раньше этот есаул был моим сотником, вернейшим и отчаяннейшим. Потом Голота запнулся, опустил глаза, когда меня погнали в Сибирь, он ушел поначалу на Сечь, затем очутился у Мазепы, а теперь у шведов. Несколько дней назад я отправил ему грамоту, в которой кликал к себе. И вот его ответ полусотник с письмом и нужными нам вестями.
А если твой бывший сотник за это время превратился во врага России? не отставал от Голоты Меншиков. Такого же верного шведам, как раньше тебе? Тогда что?
Отвернувшись от князя, полковник обратился к царю, с трубкой в зубах слушавшему каждое их слово.
Государь, я доверяю Недоле, как самому себе. И потому не он, а я говорю тебе: шведская переправа у Шилова.
Полковник, кабы я усомнился в честности есаула не скакал бы его гонец обратно, ответил Петр. И давайте раз и навсегда покончим с этим делом. Алексашка, прикажи отпустить на волю рыбака и достойно отблагодарить его. А шляхтича вели вздернуть. А сейчас разговор о главном, жестко сказал царь, опираясь о стол обеими руками и глядя поочередно на Меншикова и Голоту. Гонялись мы за восемью тысячами шведов, а напоролись на шестнадцать. Собирались бить Левенгаупта, а теперь впору самим ему спину показывать. Так давайте решим, как поступить в нашем случае. Твое слово, Алексашка, обратился он к Меншикову.