А Пушков, отъехав от охотничьей базы, думал: «Вот это охотник! Не то что Андронников. Люди одни, занятие одно, а понятие о долге разное».
Глава четырнадцатая
Откуда это у нас козы и сохатые появились? спросил Ермолаич, грея руки у печурки. Тридцать лет прожил в этих местах, а никогда их здесь не водилось. А сейчас, смотри, сколько развелось. Сердце радуется
Н-да, вмешался в разговор Тимофей Шнурков, много появилось. Я вон намедни заприметил на Савоськиной гриве лося. Стог сена колхозники поставили, так всё ходит туда разнотравьем полакомиться. Громадный, просто буйвол и только. Сколько раз я им любовался. Стоит у стога, рога во какие, и он развёл в сторону руки, целая вешалка. Красавец!.. Я так думаю: из урмана пришли.
Из урмана? Так почему же они раньше не приходили, а тут вдруг пожаловали. Не-ет. уверенно заявил Ермолаич, не из урмана. Говорят, что из брянских лесов. Война пригнала. Может быть так и есть.
Откуда пришли это со временем будет известно, заметил заведующий участком Сергей Прокопьев, а вот о другом надо подумать.
О чём?
Браконьеров это стало сильно соблазнять. Как-то на Гудалихе нашёл я козью шкуру в кустах. Кто-то козу стукнул, мясо забрал, а шкуру припрятал. Зверей приберечь нужно, помочь расплодиться, через пяток лет можно и плановый отстрел организовать. Я начал наблюдать за пришельцами, учёт завёл. Хорошо приспосабливаются к жизни. Только вот браконьеры
И как только у людей рука поднимается! сокрушённо вздохнул Андронников. Ну, разведутся, тогда и бей. А сейчас это ж вредительство.
Ну и ты тоже не из хороших, не выдержал Ермолаич.
Это почему вдруг? Андронников сделал удивлённое лицо.
А потому: линную дичь бьёшь? Бьёшь. Яйца утиные весной собираешь? Собираешь. Разве же это не вредительство? Прихожу как-то к тебе в дом, а Настасья хвастает: садись яичницу есть, муженёк у меня целую корзину яиц утиных насобирал. Хорош муженёк, нечего сказать.
Так то во время пожара на Тимонаихе, всё равно погорели бы, сказал в оправдание Илья.
У тебя на всё причины, не унимался Ермолаич, но Илья больше не вступал в разговор, отошёл от охотников и, не раздеваясь, завалился на постель.
Кто как не мы, охотники, должны беречь природу, заметил Прокопьев. А вот некоторые, вроде Андронникова, этого не понимают.
Оно конечно, подтвердил Тимофей, это ведь не ранешнее время. Бей любую птицу, любого зверя без разбора, потому не твоё. Скупит купчишка за бесценок, потом господские жинки в этих мехах в гости шляются, а тебе и на сытую жизнь не хватает. Вот и бьёшь не жалеючи, лишь бы на кусок хлеба да на какую-нибудь никудышненькую одежонку заработать.
Верно, Тимофей Никанорыч! Теперь всё это наше, народное. По-другому к народному богатству и относиться надо
Андронникова больше не занимали разговоры охотников. Он думал о своём: «Лось на Савоськиной гриве прижился! Дельно Надо выследить да и потихонечку стукнуть. Себе на всю зиму мяса, да и на базаре за скотское сойдёт. Одному-то только тяжеловато будет увезти, надо с кем-нибудь на пару. А с кем?.. Ефим Мищенко? этот струсит. Тимофей? этому и не поминай, да и другие не лучше. Разве Салимку агитнуть? Этот, пожалуй, подойдёт. Ведь промолчал, когда застал меня на Кругленьком. Да и взятку принял. Теперь-то ему от меня не отвертеться, нет», решил Илья.
Улучив момент, когда охотники отправились на промысел. Андронников догнал Салима у вала, соединяющего Беленькое озеро с Лопушным, и пошёл рядом.
Дело у меня к тебе, Салим, есть.
Какое такое дело? уменьшил бег лыж Зайнутдинов.
Общая, так сказать, коммерция на договорных началах. Только это между нами, понимаешь? Илья подмигнул Салиму, оглянулся по сторонам и продолжил: Ты слышал, Тимофей рассказывал, что на Савоськиной гриве лось прижился. Вот я и соображаю: надо бы нам с тобой его того в котёл.
Это как так в котёл? Салим остановился от неожиданности. А запрет? Нет, Салимка закон уважать любит
Несколько минут шли молча. Чуть слышно доносился скрип снега под лыжами удаляющихся от них охотников. В ближнем березняке громко закудахтал куропач, видно, попавшийся в зубы лисице.
И т-ты не смей! вдруг крикнул Салим.
Чего орёшь, услышат! Андронников прикрыл рог Салима шершавой ладонью. Как вон тот куропач закудахтал Я поразведаю лося, а потом сходим да чинно и благородно стукнем его.
Салимка тебе сказал: нет.
Да ты не ломайся, как медный пятак. Всё это тихо будет. А ведь подумай: мяса на всю зиму семье, денежки Хрустящие полусотенки, эх! И Андронников даже прищёлкнул языком.
Ты браконьер! с дрожью в голосе проговорил Зайнутдинов. Я парторгу говорить буду.
Андронников захохотал громко и раскатисто.
Браконьер! Эва, куда загнул. И никто тебе не поверит: не пойманный не вор. Андронников помолчал, притворно глубоко вздохнул и добавил: Эх, темнота!
Салим молча быстро пошёл вперёд, Андронников догнал его и, идя рядом, уверенно проговорил:
Ты ничего никому не скажешь. Нет, Салимка, язык тебе теперь прикусить надо. Допустим, прийдёшь ты к Жаворонкову и расскажешь обо мне. Пропал я тогда, вышвырнут из промхоза. Ну что ж, повинюсь парторгу: грешен, мол, во всём грешен. И козу на Гудалихе я убил, и на Кругленьком я браконьерничал. Но не один я виноват, Салимка мне помогал. Даже взятку от меня принял. Думаешь, оправдаешься? Ошибку, мол, допустил, товарищ парторг. Не поможет. Да к этому приплюсует, что охотничьи секреты таишь, отказался отлавливать хомяков. То-то!